Биография

Юрий Иванович Воронов родился 7 апреля 1938 года в городе Дрезна Московской области. Его родители – простые рабочие, трудившиеся на Дрезненской хлопко-прядильной фабрике. После окончания авиационного техникума Юрий работал на Ликинском автобусном заводе и заочно учился во Всесоюзном заочном машиностроительном институте. Во время работы на реутовском заводе «Стройоборудование», получил квартиру в г.Реутове Московской области, где и жил до своей кончины. С 1975 года до 1989 года работал во ВНИИ железобетона заведующим лабораторией арматурных и сварочных работ, защитил диссертацию и стал кандидатом технических наук. С 1989 года и до ухода на пенсию в 2001 году работал во Всесоюзном заочном инженерно-строительном институте (ВЗИСИ), который был потом переименован в Московский институт коммунального хозяйства и строительства – МИКХиС, доцентом кафедры строительного производства.

Отец был настоящим «технарём», имел много свидетельств на изобретения, медали ВДНХ. Всё время что-то мастерил, ремонтировал, многое делал своими руками. Во время событий 1993 года он жил в Реутове, и 4-го октября 1993-го, после выхода из осаждённого здания Верховного Совета, поехал домой в Реутово. В 2011 году у Юрия Ивановича случился инсульт, и с тех пор он ни с кем из своих друзей уже не общался, а 22 октября 2016 года он скончался от второго инсульта.

Ольга Юрьевна Перова, дочь Юрия Ивановича

Предисловие

В конце 2018 года, спустя четверть века после отгремевших выстрелов танковых орудий и пулемётных очередей, стали известны записи одного из участников этих ужасающих своей жестокостью и беззаконием московских событий осени 1993-го года, до сих пор стыдливо замалчиваемых, и по возможности обходимых стороной современными медиамагнатами. Повествование, получившее от нас название «Битва духа», написано Юрием Ивановичем Вороновым, до конца исполнившим свой гражданский долг. Заняв на переломе эпох сторону правды и справедливости, автор с честью выдержал тяжелейшее духовное испытание, оказавшееся непосильным для многих из тех, кого принято считать «совестью нации», кто носит другие подобные эпитеты и считает себя вправе указывать единственно верные пути в светлое будущее. Юрий Иванович не был ни политиком, ни идеологом, ни заумным мыслителем, ни представителем творческой интеллигенции. Он был простым сыном Отечества, сохранившим верность Родине в годину тяжелейшего испытания, когда со всей остротой перед нами предельно ясно встал вопрос: с кем ты? Юрий Иванович дал исчерпывающий ответ. Образ Юрия Ивановича разоблачает врагов Отечества, до сих пор пытающихся выставить защитников русского народного духа как бродяг, уголовников, отбросов общества. Выйти с газовым ключом против вооружённой до зубов армады предателей в погонах, раз за разом ожидать помощи Армии и каждый раз обманываться в своих надеждах, но при этом не покинуть своего боевого рубежа – как сила духа нужна для такой стойкости? Его выбору противодействовал и дух 90-х, и обыкновенная бытийная грязь, всегда бывшая в истории человечества, но особенно умножающаяся в смутные времена. Именно эта бытийная грязь, проистекающая от человеческой слабости и несовершенства, часто оказывается неодолимой преградой для поднявшихся на защиту высоких идеалов. Столкнувшись с безответственностью, малодушием, пустыми словоизлияниями, с грубостью и непониманием, с другими порочными чертами человеческого естества, многие падают духом, разочаровываются, отходят в сторону, однако Юрий Иванович с честью выдержал и это тяжёлое испытание. Предчувствие надвигающейся беды, мучительный выбор между уютным креслом у телевизора и тёмным холодом этажей осаждённого здания – всё это описано Юрием Ивановичем. Описано просто, ясно, честно, без пафоса и приукрашиваний, без сгущения красок и искажений. Ответственность автора, зрелость его суждений, подкрепленных жизненным опытом и лишённых отвлечённо-мечтательных представлений, трезвый взгляд на происходящее – вот что видно в кратком повествовании Юрия Ивановича, ставшим ценным свидетельством исторических событий, прошедших в центре Москвы осенью 1993- го. Особой его заслугой служит спасение тех 115 ребят из дивизии Дзержинского, которые перешли на сторону Верховного Совета, но затем оказались брошенными на произвол судьбы. Оставленным без командования, оружия, питания, солдатам срочникам грозила верная и мучительная гибель, которую удалось предотвратить Юрию Ивановичу и немногочисленным добровольцам из «Союза Офицеров». Однако самым важным выводом повествования служит твёрдость русского духа, устоявшего под напором, казалось бы, полного видимого поражения. Ни тени разочарования или сожаления о своём выборе нет в словах Юрия Ивановича, его поступок служит и будет служить далее примером героизма и мужества, верности Родине и долгу совести.

Повествование Юрия Ивановича Воронова сохранилось в виде машинописного текста невысокого качества. Получив сделанный на старой печатной машинке текст, мы приступили к его обработке. Присвоили название – «Битва духа», разбили повествование на главы, подправили текст, имевший характерные недостатки машинописи. В январе 2019-го года основная техническая часть работы в целом была окончена.

Мы выражаем глубокую благодарность дочери Юрия Ивановича Воронова – Ольге Юрьевне, участие которой не позволяет покрыть саваном забвения совесть Отечества.

Владислав Николаевич Ельников,
участник защиты Верховного Совета в 1993-м году,
и обороны Новороссии в 2015-2016 годах,
редакция https://1993god.com

НАЧАЛО

Вначале об обстановке, предшествующей кровавой драме в Москве, возникшей в результате длительной борьбы между мафиозной исполнительной властью, представленной группировкой Ельцина, управляемой из-за рубежа, и власти законодательной, состоящей из различных политических группировок, включающих и представителей «пятой колонны», рассыпанных по всем остальным. Властью, руководимой хитрым и беспринципным чеченцем Хасбулатовым, и перешедшим на его сторону вице-президентом Руцким, этим полувоенным, полукоммунистом, полуевреем. Властью, которая, как и первая, сверяла каждый свой шаг с Западом. Эта борьба в сентябре 1993-го приблизилась к своему финалу.

Раскладка сил сторон была, как нас уверяли, примерно одинаковой, но на самом деле она была в пользу мафии. Операции-провокации всегда удавались, так как планировались заранее классными специалистами по методам воздействия на массы митингующих, включая применение, по-видимому, и средств психотронного воздействия, сообщения о чём стали появляться в печати за последние два года. Немногочисленные патриоты, понимающие ситуацию, были разбросаны по мелким партиям и организациям и не могли оказать сколько-нибудь серьёзного противодействия оболваненным и просто купленным по дешёвке службистам из МВД, МБ (министерства госбезопасности) и МО (министерства обороны). Сказали своё слово в событиях и «неформальные» организации, всякие «секции профессионального бокса», частные сыскные бюро типа «Алекс» и ударный отряд сионизма «Бейтар», названные впоследствии «Третья сила».

Впрочем, нужно признать, что кроме неорганизованности, большую отрицательную роль сыграла и надежда на наше русское «авось», да и обычный страх многих и многих, выражающийся в болтовне типа «вот когда дойдёт до автоматов, тогда я и пойду…»

Знал ли я о такой раскладке сил, то есть насколько сознательно оказался втянутым в эти события? Да, знал, так как в течение двух лет был непосредственным участником многих митингов, демонстраций, собраний, был членом общественного клуба «Союз Офицеров» — организации немногочисленной, слабо организованной, но имеющей связи со всеми оппозиционными движениями. Знал, что наши шансы на победу составляют примерно один к десяти. Надеялся только на переход, в критический момент, на сторону государственников армии. Той армии, которая давала присягу служить народу и государству. Той армии, которая продолжала носить советскую форму и продолжала стоять под старыми красными боевыми знамёнами, той армии, об которую уже пять лет власть предержащие вытирали свои грязные ноги. Но, увы! Всё это оказалось мишурой для большинства офицеров и практически для всех генералов. Солдат трогать не буду, какой с них спрос?

21 СЕНТЯБРЯ, ВТОРНИК

21 сентября 1993 года президент Ельцин своим указом за № 1400 объявил о роспуске Парламента и Съезда народных депутатов, не имея на то конституционного права. Парламент объявил ему «импичмент», то есть отставку, и назначил временным президентом А. Руцкого, министром обороны – генерал-полковника Ачалова, министром внутренних дел Дунаева (бывший зам. министра МВД), министром безопасности Баранникова (бывший министр МБ, уволенный Ельциным). Вечером 21 сентября, во вторник, я со своим товарищем, доцентом Московского института инженеров геодезии, аэрофотосъемки и картографии Солохой А.Ф., приехал в Пролетарский райсовет, в штаб-квартиру «Союза 6 Офицеров». Солоха хотел получить членский билет, а я хотел заплатить членские взносы. Обстановка там была нервозная, в 18 часов ждали заявления Ельцина о роспуске парламента. Его не было, и мы поехали домой. Заявление было сделано в 20 часов, и как я потом узнал, сразу же наиболее активная часть офицеров поехала к зданию парламента. Там стали собираться и другие люди из оппозиции. Я решил ехать туда утром. Вечером созвонились со своими сторонниками действующей Конституции, договорились утром встретиться у метро «Баррикадная».

22 СЕНТЯБРЯ, СРЕДА

Утром 22 сентября нас собралось шесть человек, в 9 часов мы были на месте, то есть во дворе здания парламента. Как ни странно, народу там было мало, порядка двух-двух с половиной тысяч человек, но уже записывали в «отряды самообороны» от «Трудовой Москвы». Мы стали записываться. У Солохи были красные повязки «Дружинник» в количестве около 100 штук, стали снабжать ими тех, кто шёл в оцепление. Один из наших «бойцов» — Котов А.П., получив повязку, быстро исчез. Нас послали на «баррикаду» к набережной со стороны мэрии (см. схему). Там поперёк дороги стоял трайлер ЗИЛ-130. К нему с двух сторон примыкали металлические ограждения высотой 60-70 сантиметров, снятые тут же с палисадника газонов «Белого Дома». Вот это и была «баррикада»! Народу там было человек двадцать пять — тридцать, разного возраста. Конкретного командира не было, все командовали в меру своего желания. На некотором расстоянии стояла милиция, группами по три-четыре человека из охраны парламента, то есть «наша». На лестнице мэрии двенадцать человек милиционеров – это уже «не наши»! К ним подъехали два автобуса «Икаруса», вышли люди в униформах без погон, без оружия. От нас им кричали: «ребята, сколько Родина стоит?» Они слабо реагировали, многие многозначительно ухмылялись.

Мы были совершенно безоружны. Я предлагал поискать хоть что-нибудь, так как опасался, что на нас могут натравить просто шпану, которая даже за водку могла устроить драку. Группы таких подозрительных личностей уже появлялись периодически вблизи баррикады, но, вероятно, присутствие здесь же милиции их останавливало. Моё предложение встречено было холодно, но всё же вдвоём мы спустились по лестнице вниз в сторону набережной, там вдоль стены были кусты. В них мы нашли куски асфальта, палку длиной около метра, в общем, «вооружились». Периодически возникали споры с желающими пройти или проехать в сторону здания парламента, которые решались обычно в пользу желающих.

Зажгли костерок, всё как-то успокоилось. Откуда-то принесли большой термос с чаем, бутерброды, да и с собой у каждого что-то было. Перекусили, приехали жена Солохи, Лена и жена Логунова, Лариса. В общем, погода была хорошая, еда была, туалет в кустах, милиция нас охраняла, мы – баррикаду, был полный порядок!

Я периодически ходил к обратной стороне здания, во двор, народу прибавилось тысяч до пяти, но, как и всегда, в основном это были сочувствующие зеваки: одни приходили, другие уходили. Ораторы говорили свои речи, ходили люди с разными плакатами, появились верующие с иконами. Всё было обычно, как на всех подобных митингах. Я со своим значком «Союза Офицеров» на коричневой куртке, с противогазом через плечо, который нам привёз на баррикаду какой-то военный, с красной повязкой на рукаве, смотрелся, видимо, многозначительно. Ко мне обращались с разными вопросами, а что я мог ответить? Вокруг была неопределённость. Около 14 часов у двадцатого подъезда увидел С. Терехова – руководителя «Союза Офицеров», подполковника. Он объявил о формировании батальона при «Союзе», который стали сразу формировать из присутствующих здесь членов, а за их малочисленностью стали записывать всех желающих, не проверяя никаких документов. Последствия этого сказались потом, и самым неприятным образом. Я записался и пообещал привести своих ребят подполковнику Чернобривко, который был начальником штаба в «Союзе Офицеров».

Хотелось, чтобы рядом были свои, знакомые люди. Пошёл за ними на баррикаду и сказал:
– Возможно, дойдёт до вооружённой борьбы, и нам придётся брать в руки оружие. Время митингов кончилось, пойдёмте в батальон.
К моему огромному удивлению, идти все отказались под разными предлогами, но в основном звучало:
– Мы не обучены, возраст не тот, спецназ нас быстро всех перестреляет, – и так далее.

В течение двух лет, бия себя в грудь, они говорили, что борьба неизбежна, и они готовы идти до конца, а в результате струсили, когда даже ещё и порохом не пахло. Вспомнил, как эти «борцы» бросили меня одного 9 мая, в День Победы, когда я их позвал в первые ряды оцепления колонны, шедшей от Белорусского вокзала во главе с членами ГКЧП-91, Крючковым и Варенниковым, а ведь тогда шествие и митинг были разрешены властями… Так я остался один среди полностью незнакомых.

После построения батальона числом сорок человек нас ввели в вестибюль двадцатого подъезда. На проходную, охраняемую тремя вооружёнными милиционерами, дали список, и теперь можно было в любое время уйти, или войти обратно. Нас разбили на взводы и роты, в нашей «роте» было двенадцать или тринадцать человек. Командиром нам назначили разбитного мужичка, лет тридцати пяти, который представился: «зовите меня Женька», а командиром батальона был назначен подполковник А.А. Марков, бывший командир воздушно-десантного батальона, лет сорока пяти, с усами, производивший солидное впечатление. Народ в батальоне был очень разный, многие старшего и очень старшего возраста. Со мной был ещё один человек со значком «Союза Офицеров», в возрасте далеко за шестьдесят лет. Из рабочих был только один, остальные из интеллигентов, два или три человека были из милиции или МБ, точно они не говорили, да и правильно делали.

Естественно, сразу встал вопрос об оружии. Первых вооружённых я увидел ещё на улице: несколько человек появились у здания с короткоствольными автоматами, похожими на игрушечные. Я подошёл к казаку Морозову Виктору, которого узнал по фотографии из газеты «Советская Россия», он погиб 4 октября на баррикаде, вечная ему память! (примечание редакции: на самом деле казак Морозов в событиях осени 1993-го был ранен, но уцелел). Он сидел снаружи здания на подоконнике, а какой-то молодец предлагал купить у него автомат. Казак сказал:
– Оружие не продаётся, самим ещё нужно будет!
Мне кто-то в толпе предложил купить ракетницу с патронами за девять тысяч рублей, я не взял – что толку от ракетницы?

В вестибюле было человек пять с автоматами. У одного молодого парня в гражданском Женька взял автомат, я подошёл и говорю:
– Покажи хоть, как он работает, где тут что нужно нажимать?
Про себя думаю: «дадут вдруг в последний момент, тогда поздно будет спрашивать». Женька показал, я быстро всё понял, но потом слышал, как он с другими смеялся:
– Пришли защитнички, даже приклад у автомата откинуть не умеют!
Из нашего батальона только у Маркова был автомат, у остальных не было ничего, даже у шустрого Женьки. Из-за отсутствия оружия и дискриминации в его выдаче началось недовольство и брожение. Некоторые возмущались нашим бездействием, говорили, что упускаем время. Это было верно, но все ждали начала Съезда.

После вечернего построения, около 21-30, когда нам было сказано, что оружия не дадут и предложили желающим поехать по домам для отдыха, я решил воспользоваться этим предложением, так как пробыл на ногах двенадцать часов и сильно устал. Большинство сделали так же и тоже уехали, осталось от батальона человек пятнадцать.

23 СЕНТЯБРЯ, ЧЕТВЕРГ

23-го сентября, в четверг, около 9 часов утра я подходил к Парламенту со стороны «Баррикадной». При входе на площадку двора оглянулся, и буквально в пятнадцати метрах от себя увидел Г.А. Зюганова с каким-то человеком, подождал их, и спросил у Зюганова:
– Ну, как складывается обстановка?
Он ответил:
– Всё идёт нормально, сегодня начнёт работать Съезд.
– Всё будет зависеть от позиции Баранникова и Ачалова, — сказал я, имея ввиду их какие-то конкретные действия в армии и МБ.
– Все, кто назначен, занимают нормальную позицию, и свои обязанности выполняют, – ответил Зюганов. Тут подошли люди и стали ещё о чём-то спрашивать, я же поспешил к двадцатому подъезду, так как увидел, что там начинается построение. Своего взвода я не нашёл, встал в чужой, на меня стали коситься, что я не ихний. Стал спрашивать, где Женька – никто ничего не знал. Здесь же увидел Котова, он подошёл и вернул мне повязку, в общий строй не встал, а ушёл в толпу, и оттуда глазел на построение. Неподалёку увидел И.Ф. Бунькина, учёного секретаря нашего Московского института коммунального хозяйства и строительства, подошёл к нему, спросил, как и что ему известно? Оказалось, что он здесь с вечера 21-го сентября, находится внутри здания, получил оружие.
– А нам не дают – посетовал я.
– Ещё дадут, подождите – ответил он, и заторопился с какими-то людьми внутрь, ушёл.

Народу в «батальоне» не прибавилось, всё так же сорок — сорок пять человек. Снова вошли в вестибюль, я сел на свободное кресло у входа. Откуда-то появились двое из нашего взвода, сказали, что вчера почти все ушли, в том числе и наш командир Женька пошёл домой «поспать». Нас повели завтракать в столовую на шестом этаже, каким-то сложным путём через четвёртый этаж. Потом ещё раз водили обедать, кормили хорошо, почти как во времена «застоя». Там видел несколько знакомых за соседними столами, в том числе казака «Кондрата» со старшим лейтенантом Димой, дай Бог им уцелеть.

Выходил на улицу несколько раз, народу немного, тысяч пять-семь. Снова ораторы, хождение зевак, крестный ход вокруг здания с молебном о заступничестве всех защитников и праведников. Во главе крестного хода увидел А.Ф.Солоху и Вадима Логунова, за ними шёл священник и группа верующих человек в шестьдесят-семьдесят. К ним я не подходил, обида на них ещё была, но сам факт их присутствия порадовал, хоть какие-то конкретные действия у них были. Встретил Железнова Ю.П., был он в подавленном настроении, так как закончилось следствие по его делу сопротивления властям 1-го мая, тогда он брызнул из баллончика со слезоточивым газом в морду омоновцу. Тот даже не чихнул, так как на лице был щиток, а Железнову присудили два года тюрьмы. После апелляции пришивают дело об организации массовых беспорядков, по этой статье вообще до восьми лет. Я предложил ему присоединиться к нам, но он ответил, что ему и нынешних проблем достаточно. Я его не осуждаю, он очень активно боролся раньше и, видимо, устал, а может быть, не верил уже в успех, и к тому были весьма веские доводы.

Часа в три дня предложили желающим сходить к Генеральному штабу, к метро «Арбатская», посмотреть, какая там обстановка. Пошли две пары, я с одним таким же интеллигентом, и молодой товарищ какого-то простецкого, если не сказать больше, вида, вместе с пожилым, его звали Михаил Константинович. Запомнил потому, что его тоже ловит милиция за то, что он на той же демонстрации катил пустой баллон на шеренгу ОМОНа и попал на видеоплёнку – тоже сопротивление властям! Впервые увидел огромность комплекса зданий Генерального штаба, но что можно сказать об обстановке, наблюдая с улицы, тем более таким «спецам» разведки, как мы? Но Константиныч уверял, что видел самого Ерина, выходящего из здания без сопровождения и сильно расстроенного. Правда, мне удалось установить один интересный факт: оказалось, что телефоны в Генштабе отключены так же, как и в Доме Советов, то есть оттуда выходили звонить к автоматам у метро. Но ведь это было открытие только для меня, сидящим в парламенте это и так было известно. В общем, результат похода близок к нулю.

Вернулись, темнело, стало надоедать сидеть на подоконниках без дела, и снова без оружия. Между тем, в 16 часов начал работу последний Съезд Народных депутатов, у меня уже было чувство, что он последний! Быстро утвердили отстранение Ельцина от власти и все новые назначения, хотя и были моменты бестолковой говорильни о регламенте, и что-то ещё пустое, чем изобиловали все предыдущие съезды. Постепенно усиливалось ощущение чего-то тревожного, вызревающего и плохого. Соседство рядом мэрии – центра московской мафиозной власти, и американского посольства, вызывало постоянное чувство тревоги и какого-то психологического давления. Возможно, что все мы уже испытывали на себе действие психотронного оружия, находились под постоянным облучением, о котором потом сообщали в некоторых, даже «ихних», газетах.

Вечером на входе раздалось: «кто тут от союза офицеров?». Кроме меня, никого не оказалось, и я подошёл, чтобы узнать, в чём дело. Оказалось, что какой-то человек хочет выйти для переговоров. Вошёл человек, молодой, лет тридцати пяти, и сказал мне, что на улице стоят два представителя от бригады «Альфа», хотят пройти к Ачалову или Руцкому для переговоров на предмет перехода на сторону Верховного Совета. Меня, конечно, это порадовало, но и насторожило.
– «А вы тоже из «Альфы»?» – спросил я.
– Нет, я просто для связи.

Я был в затруднении, так как никаких связей с верхами не имел, а вопрос был серьёзный. На моё счастье, из лифта вышел подполковник Марков, и я передал это дело ему. Вошли с улицы двое в гражданском, и на лифте поднялись с Марковым наверх, были там минут сорок, и ушли. У Маркова я потом спросил, чем переговоры закончились, он как-то неопределённо ответил: «всё нормально». Думаю, что он и сам ничего конкретного не знал. Больше «Альфа» не появлялась до последнего дня нашего разгрома, когда она всё же сыграла очень нужную и полезную роль.

Около 20 часов было объявлено построение батальона на улице. Построились. Из динамиков раздались выступления делегатов, но мы стояли сбоку и далеко, слышно было плохо. Нас выставили в оцепление, и мы отгородили зону вдоль стены от въездных ворот до двадцатого подъезда. Народу на площади побольше, тысяч десять-двенадцать, но разве должно было быть столько, когда решалась судьба страны и власти? Актив «Союза Офицеров», человек пять-шесть, собрался внутри оцепления, и минут 15-20 тихо что-то обсуждал. Потом как-то незаметно все куда-то пропали, а мы остались стоять на улице. Простояли около часа, вдруг в центре площади раздались крики «ура!» и толпа впала в эйфорию. Нам сказали, что взято здание Генштаба.  Мы тоже возрадовались и стали кричать «ура!», но тут же я подумал: почему «взяли»? Разве можно взять такую громаду в одночасье, да и где такие силы, чтобы взять? Наверное, речь может идти только о переходе Генштаба на нашу сторону, но это ж ещё лучше. Мои сомнения подтвердились самым неприятным образом: буквально через десять минут депутат Гунько выступил и сказал, что это провокация, никто ничего не взял. Его стали освистывать, но факт есть факт. Это был психологический удар по сторонникам Парламента. В воздухе после этого как-то сразу запахло настоящей опасностью, чувствовалось, что-то есть реальное.

Часов в 10 вечера нам скомандовали взводом в двенадцать человек встать в нишу, образуемую эстакадой и левой стеной здания парламента. Здесь уже находилось человек двадцать таких же, как и мы. Мы с одним отставным капитаном, ранее служившим в пехоте, осмотрели свою позицию, а задача нам была поставлена боевая: напасть с фланга на ОМОН, если они со стороны мэрии бросятся на площадь.

Пришли мы к выводам совсем неутешительным. Три десятка совершенно безоружных людей, в основном пожилого возраста, ставят в каменный мешок, из которого нет выхода, и предлагают нападать на молодых мордоворотов, вооружённых, в лучшем для нас случае, дубинками, щитами, в касках и кованых ботинках, обученных и с единым командованием. На мой взгляд, было бы достаточно максимум десяти этих псов, чтобы они разнесли нас в течение двух-трёх минут. Но приказ был, и мы попытались вооружиться! Нашли на всех отрезок арматуры длиной 70 сантиметров, — как он там уцелел после строительства «баррикад», удивительно! Нашли несколько обломков от кирпичей, в общем, не нашли практически ничего! Посовещались с капитаном и пришли к выводу, что ставить такие нереальные задачи может или дурак, или преступник. Сказали своё мнение остальным, в душе каждый считал так же, но раздались голоса, что надо стоять здесь, раз поставили. Мы честно им сказали, что пойдём искать начальство, нас такая ситуация не устраивает. Пошли в двадцатый подъезд, на входе встретили двух наших военных, стали им высказывать свои претензии, спросили, почему нам не дают оружие. Один из них и говорит:
– Да у нас у самих оружие только что отобрали! Что вы от нас хотите?
Действительно, только теперь я увидел, что автоматов у них нет.
– «А почему у вас отобрали оружие?» – спросил я.
– Сами не знаем, Чернобривко приказал немедленно сдать, поступила команда от Ачалова.

Действительно, только теперь я увидел, что автоматов у них нет.
– «А почему у вас отобрали оружие?» – спросил я.
– Сами не знаем, Чернобривко приказал немедленно сдать, поступила команда от Ачалова.

В это время вышел Чернобривко с человеком, который водил нас днём к Генштабу. Оба возбуждённые, какие-то испуганные. Они вышли на улицу и пошли в сторону мэрии, где было мало народа, там остановились и стали что-то возбуждённо, но вполголоса, обсуждать. Выждав минут 6-7, мы с капитаном к ним подошли и попытались заговорить, но он нас резко оборвал:
– Отстаньте, сейчас не до вас!

Что нам оставалось делать? Расстроенные и злые, мы пошли в метро. Догнали майора-танкиста:
– Ну что, вам тоже оружия не дали? – спросил я.
– У меня своё есть, табельное, – ответил майор и похлопал себя по карману. Предложил нам зайти выпить пива, мы отказались.
– Не то сейчас время, майор, чтобы пиво пить, да и вам не советую, вокруг разные типы сейчас шныряют – сказал я.

Мы пошли в метро, время было около 23 часов. В метро на стенах уже были наклеены рукописные листовки о взятии Генштаба. В сердцах капитан сорвал одну из них, тут же на него с руганью набросились несколько человек наших патриотов, и только помощь милиции избавила нас от их наскоков – могли бы и побить! В вагоне капитан сказал, что всё это балаган, и он больше сюда не приедет. У меня впечатление было примерно такое же. В 0 часов 15 минут я был дома, где меня ждала разобранная постель и немного расстроенная супруга, но она всё ещё была относительно спокойна, ведь дома события не смотрелись ещё так мрачно, как на месте. На этом первый этап моего участия в защите Советской Власти закончился.

24 СЕНТЯБРЯ, ПЯТНИЦА

Утром по радио объявили, что накануне вечером группой вооружённых лиц в количестве девяти человек было совершено нападение на штаб Объединённых Вооружённых Сил СНГ на Ленинском проспекте (прим. ред.: здесь, видимо, опечатка, так как дело было Ленинградском проспекте). При этом был убит капитан милиции, ранен солдат караула и убита женщина шестидесяти трёх лет случайной пулей на другой стороне улицы. История эта до конца неясна до сих пор. По словам знакомых офицеров, сказанных мне спустя некоторое время после событий, Терехову позвонили или сообщили, что его семья подверглась нападению. Он с двумя автоматчиками на машине поехал домой, но там всё было спокойно. При возвращении назад они были остановлены и арестованы. Если это так, то нападение на штаб – это очередная еринская провокация, в результате которой был выведен из борьбы один из самых активных борцов, на которого замыкались многие нити управления сопротивлением. Что это была провокация, подтверждает то, что спустя несколько дней сообщили по радио, что все подозреваемые по этому делу освобождены за недоказанностью их участия, все кроме Терехова – председателя «Союза Офицеров». Однако поутру это сообщение уложилось в схему необдуманности и неорганизованности всех наших действий. Ведь смешно думать, что штаб ВС СНГ могут захватить девять человек. Моё раздражение ещё больше усилилось.

А между тем события развивались, и не в нашу пользу. Я ожидал увидеть у парламента войска, пришедшие по команде Ачалова, если не 21 сентября, то уж во всяком случае, 22-го. Но Армия оставалась «вне политики», но не оставались вне политики войска МВД, ОМОН и милиция. Началось окружение здания и блокирование подступов к зданию парламента. Это был очень тревожный симптом, ситуация стала напоминать август 1991-го года, но с обратным знаком. Тогда вся инициатива исходила из «Белого Дома», сам Ельцин с БТРа разбрасывал прокламации и звал народ на борьбу с ГКЧП. Теперь же шли бесконечные словопрения в парламенте. Руцкой, Хасбулатов тоже там выступали, клеймили и осуждали, а конкретных действий не было. Моя тревога нарастала: похоже, с бандитами решили бороться уговорами, или просто не было реальных сил. Зачем тогда было ввязываться в драку, ведь известно, что «власть не дают, её берут».

25 СЕНТЯБРЯ, СУББОТА

В субботу 25 числа я не выдержал, и в середине дня поехал к парламенту. Всё было обложено войсками, огнестрельного оружия ещё видно не было, но настроение солдат было уже более агрессивное. Подходившим к оцеплению говорили:
– Здесь проход закрыт, идите левее, там пускают.
Когда шли «левее», там говорили то же самое. Я попытался с группой людей пройти дворами к зданию, но даже там стояла милиция во главе с подполковником, и не пускала. Стал огибать оцепление по периметру, спустился к Москве-реке. Все дворы и переулки забиты крытыми машинами и милицией. Пошёл по тротуару вдоль набережной, тут тоже милиция, не пускают. Стоят лейтенант и капитан в белых шлемах, с дубинками.
– Ну что, всё же сдали мафии Верховный Совет? – говорю им.
– А мафия, по-вашему, это кто? – отвечает лейтенант.
– Если у тебя уже две звезды на погонах, то ты должен знать, кто в Москве мафия, – говорю ему. Он молчит, значит, всё же знает, о чём идёт речь.
– Мне нужно на Киевский вокзал, я к зданию не пойду, пропустите.
Пропускают, хотя и не верят. Всё же в это время милиция очень колебалась, на чью сторону пойти. Прохожу здесь вдоль всего здания и по боковой лестнице поднимаюсь туда, где 22 сентября был с ребятами на баррикаде. Тут тоже два милиционера, но и тут же группа наших у костра, человек восемь. Спрашиваю у них, как пройти на площадку с другой стороны. Объясняют, что только один путь остался открытым – слева вокруг здания по кустам, мимо временной электростанции. Прохожу, на площадке две – две с половиной тысячи народу, стоят несколько маленьких палаток, самодельные лавочки. Холодно, горит несколько маленьких костров, дров взять негде, всё перекрыто. Некоторые здесь живут с 21 сентября – это настоящие герои, они погибли первыми. Вечная им слава!

На балконе продолжают выступать ораторы, я их уже не слушаю. Слова, слова, сколько пустых слов! Встретил группу своих: Вадима, Королёва Е.Н., Доценко А.И., бывшего нашего секретаря парткома института. Спросил про Солоху, сказали, что у него сегодня день рождения, и он недавно ушёл. На второй день он пошёл с иконой по домам в своём районе, он был глубоко верующий человек, звал людей на защиту Верховного Совета, попал на каких-то «демократов», с ними заспорил, те вызвали милицию. Вероятно, психика у него не выдержала напряжения всех этих дней, он стал оказывать сопротивление при аресте. Тех было трое, они его скрутили и увезли в милицию, там зверски избили и сдали в больницу, где он через несколько дней, а именно – 7 октября, умер от закрытой травмы черепа и отбитых почек. Так погиб этот честный патриот, украинец по национальности, за наше общее славянское дело, от рук подонков в милицейской форме. Семья побоялась искать конкретных виновников этого убийства, наступил беспредел мафиозной власти. Впрочем, даже по радио в эти же дни было сообщение о подобном случае. Был убит в милиции отец в возрасте 53 лет в присутствии двух взрослых сыновей. А церковь, вернее патриарх Алексий II, объявил, что «кто первый прольёт кровь, тот будет предан анафеме». А кровь уже лилась, анафема сатанистов со свечками в руках не пугала, их мог испугать только жёсткий силовой отпор, а его не было.

Я подошёл к двадцатому подъезду, списка не было, туда не пускали, но всё же я встретил двоих из нашего взвода. Один сказал, что днём было построение на набережной добровольческого полка, человек в шестьсот, выступал Руцкой, обещал дать оружие, но до сих пор ничего нет.
Всё повторялось. Я начал думать, что оружия просто в здании нет, а его обещают, чтобы держать здесь людей и пугать ими другую сторону. По моим наблюдениям, дела были совсем плохи. Даже в случае вооружения этих людей ситуацию уже исправить было нельзя, инициатива была упущена. Здание стояло без света, без воды, к нему не пропускали не только автомашины, но даже просто людей, все подходы были перекрыты, а главное – произошёл психологический перелом в войсках и милиции. Если первые два-три дня они думали: «да, Ельцин преступник, он нарушил присягу и Конституцию, Руцкой – президент по закону. Хасбулатов хоть и сволочь, но он представляет Советскую Власть, а она должна, в конце концов, себя защитить», то теперь они видели, что идёт одно пустозвонство. Ельцин с каждым днём укрепляется и инициатива в его руках.

Вечерело, было холодно, тревожно, я предложил покинуть площадку. Мы прошли нашу баррикаду из пустых мусорных ящиков и веток, здесь стояло человек двадцать пять молодых ребят, вероятно, из студентов. Подошли к оцеплению, между ними было не более тридцати метров, там стояли такие же молодые русские ребята, но это были два разных мира. На лицах одних – мрачная решимость, на лицах других – ироническое равнодушие, за них уже всё решило начальство, они забыли, что тоже русские. Мы свободно прошли через оцепление, то есть действовал принцип – выпускать всех, не впускать никого.

27 СЕНТЯБРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК

В понедельник борьба переместилась в верхние этажи власти. Что там происходило – мы не узнаем, но по внешним признакам было видно, что положение всё более усугублялось. Народные депутаты стали потихоньку покидать здание парламента и разъезжаться. Так, например, известный демократ-патриот М. Астафьев вдруг объявился дома в Москве и заявил, что раз назад не пускают, он будет продолжать бороться из собственной квартиры. Те депутаты и сотрудники Верховного Совета, которые упорно хотели вернуться, получали дубинками по голове и попадали в милицию. По сообщению Руцкого, из Питера приехало около трёхсот человек для защиты парламента, и «они были изрублены щитами и дубинками подонками в форме, прорвалось только двадцать человек со страшными травмами». Он обещал найти виновных и по заслугам наказать, когда власть будет в его руках. А она, между тем, всё более уходила из рук. Военные во главе с Грачёвым твердили о своём нейтралитете, МБ оставалось в тени, а МВД с Ериным набирало обороты в своих зверствах. Поступали сообщения об убийствах на улицах, в отделениях милиции. ОМОН стал врываться на станции метро, на эскалаторы и на перроны, избивали всех подряд, даже дежурных милиционеров на перронах, если те пытались защищать граждан. Это видел лично Вадим на станции «Баррикадная», то же произошло на «Пушкинской». Сил для противостояния не было, но в людях копилась мрачная злоба, которая стала захватывать даже тех, кто раньше старался быть в стороне. Прошёл митинг у завода «Серп и молот», где наш «гегемон» впервые хотя бы сделал вид, что он чем-то недоволен, но дальше дело не пошло. Гегемон пил водку, закусывал, скандалил дома и в транспорте. Ему пока ещё неплохо платили за его равнодушие.

28 СЕНТЯБРЯ, ВТОРНИК

28 сентября, во вторник, я поехал в штаб-квартиру «Союза Офицеров» в надежде встретить кого-то из своих и узнать, как быть дальше. Надеялся, что там кто-то сидит для связи. Возле здания стояла группа милиции человек восемь, у входа три милиционера и двое в гражданском со скучающим видом. Ясно: здесь таких как я, уже ждали. Для гарантии обошёл здание вокруг, и со стороны жилых домов увидел, что в комнате света нет. Вернулся в метро и здесь, в районе перехода, стал свидетелем, как легковой автомашиной были сбиты двое мужчин.
Машина их сбила, и, не останавливаясь, уехала. Беспредел царил везде.

29 СЕНТЯБРЯ, СРЕДА

Большие надежды возлагались на провинцию, где были сильнее традиции Советов, а люди не были так развращены «демократией». Приземлённость провинции служила ей иммунитетом против желания пожить «за так» в своё удовольствие, что свойственно горожанам. Из 89 регионов 66 выступили с осуждением указа о роспуске Советов. Созданный Ельциным Совет Федерации не выступил явно на его стороне. Собравшись на заседание 29 сентября, он поставил ультиматум – снять блокаду к 1 октября. А парламент к этому времени уже обнесли спиралями Бруно из специальной режущей проволоки, применение которой было запрещено международными правилами.

30 СЕНТЯБРЯ, ЧЕТВЕРГ

30 сентября области Сибири и Дальнего Востока предъявили Ельцину свой ультиматум о снятии блокады, в противном случае обещали перекрыть железнодорожные магистрали, подачу нефти и газа. Появилась надежда, что банда пойдёт на попятную, но им было что терять в случае провала авантюры, суд был неизбежен, суд по Советской Конституции!

1 ОКТЯБРЯ, ПЯТНИЦА

1 октября, в день окончания срока первого ультиматума, часов в 14 я поехал на «Баррикадную». Картина была очень мрачной. Из метро выпускают, но сразу гонят проходить в стороны. У входа группу человек в пятьдесят омоновцы загоняют обратно в метро, толкают, замахиваются дубинками. Вдоль всех улиц солдаты в касках с дубинками и щитами, едут крытые автомашины с солдатами, вокруг такие же машины.

Пошёл в сторону Садового кольца, через каждые 50 метров шеренги солдат поперёк тротуаров. Люди ругаются, солдаты-пацаны смущены, молчат, позади их контролируют офицеры, во всём ощущается страшная напряжённость.

Пошёл направо к американскому посольству. Слева в переулке кордон из офицеров милиции, эти уже вооружены автоматами. На здании посольства, как раз над их головами, ведутся какие-то монтажные работы. Москвичи пытаются говорить с милицией, но те не отвечают.

Пошёл в сторону метро «Арбатская». У входа в «Дом Книги» стоят милицейские полковник и подполковник, с ними человек в полевой военной форме, в тельняшке, без знаков отличия, лет пятидесяти. Стоят, о чём-то говорят. Зашёл в книжный на первом этаже, хотя было не до книг. Через пять минут вышел, пошёл к метро «кольцевая» (прим. ред.: здесь неясно, о какой станции идёт речь, так как кольцевая линия метро проходит в стороне от этих мест). От Генштаба идёт эта же троица, мне эта вторая встреча не понравилась, похоже на рекогносцировку. Вернулся домой в подавленном настроении – чихал наш «всенародно-избранный» на все ультиматумы!

2 ОКТЯБРЯ, СУББОТА

2 октября весь день был занят семейными делами. Двоюродная сестра попросила поехать с ней в церковь на Рогожку. Исполнилось пять лет со дня смерти её мамы, моей тётушки и крёстной – тёти Шуры. Я уже знал, что Солоха лежит в больнице, помолился за него, поставил большую свечку за здравие, да не помогло, видно он уже был нужен Господу на небе. Вернулся домой вечером, потом узнал от одного очевидца, что были большие столкновения с ОМОНом на Смоленской площади. К этому времени Ерин стянул в Москву ОМОН из других областей, в том числе из Свердловска. Их бросили на разгон в районе метро «Смоленская», ими там был убит пожилой инвалид.

Началось стихийное массовое сопротивление. Рядом была какая-то стройка, там вооружились камнями, арматурой, и сильно побили омоновцев, двоих то ли убили, то ли тяжело ранили. Беспорядки продолжались до позднего вечера. Вечером по телевизору много раз крутили плёнку, как русские фашисты бьют хорошую милицию, а вот как милиция бьёт женщин – это они не показывали.

3 ОКТЯБРЯ, ВОСКРЕСЕНИЕ

3 октября мы с внуком Митей поехали с утра на толкучку в Салтыковку купить кое-что из железок. Вернулись к обеду. Зная о событиях на Смоленской, я подумал: «ну, эта банда своего поражения так не оставит, постарается отомстить при первой возможности!» Связь у меня была потеряна, а один ехать я поостерёгся, пример Солохи говорил о многом. Знал, что в 14 часов был разрешён митинг на Октябрьской площади. Раньше все митинги не разрешались, и я понял, что здесь что-то готовится. Пытался звонить Вадиму и Ивану Косых, тех не было дома. Было очевидно, что власти, собрав в Москву десятки тысяч опричников, в состоянии разгромить любой митинг, опыт и решимость у них были. Неорганизованные толпы митингующих или полуорганизованные колонны «Трудовой Москвы» ни в какое сравнение не шли с организованными и обученными войсками, на вооружении которых уже появились бронежилеты, бронетранспортёры и стрелковое оружие.

Но действительность превзошла самые мрачные мои предположения! Ведь речь шла не о простом противостоянии сил, вражду между которыми искусно раздували средства массовой информации. Речь шла о хорошо спланированной и управляемой провокации государственного масштаба с далеко идущими последствиями: разгром Советской Власти, уничтожение наиболее активных членов оппозиции, создание новых структур и их узаконение для защиты взлелеянных к этому времени «Жирных котов».

Я понимал, что время митингов и демонстраций кончилось. Всё решится наверху, и в основном – в верхах Армии. От её позиции зависело всё! Если бы армия встала на сторону народа, никакое МВД просто не стало бы ничего делать, а спокойно перешло бы на ту же сторону, выдав своих наиболее ретивых начальников и замаранных кровью исполнителей. Я решил выждать и посмотреть, что из этого выйдет дальше, глядя как бы со стороны. Но, увы! Всё в руках божьих! Невольно я оказался вовлечённым в самые кровавые и страшные события последних дней!

3 ОКТЯБРЯ. ПРОРЫВ

В 18 часов позвонил знакомый по митингам Уваров В.Л., я его очень плохо слышал. Он перезванивал четыре раза, как будто кто-то не хотел нашего разговора. На пятый раз я разобрал:
– Юра, ты что сидишь дома? Тут в Москве такие события! Люди с митинга на Октябрьской разогнали всю милицию, захватили мэрию, сняли блокаду с Дома Советов, мы победили!

Это была огромная радость, и в то же время досада на себя за то, что не верил в наши силы, в силу народа. Договорились встретиться через час у здания приёмной во дворе, на площади, где обычно шли митинги. Я быстро оделся, на всякий случай положил в карман куртки разводной газовый ключ, взял сумочку, кинул туда несколько баранок, книжку, и поехал. Сомнения всё же терзали меня, как-то всё это было неожиданно и нелогично. «Наверное, военные заявили о своей твёрдой поддержке парламента, и вся эта шушера испугалась» — подумал я. Всё же вышел не на «Баррикадной», а на «Улице 1905 года», решил предварительно осмотреться. Нигде никакой милиции, народ спокойно идёт к парламенту и обратно, здание ярко освещено, зато в мэрии света почти нет, но отдельные окна всё же освещены. На площадке народу немного, не более пятисот человек, при мне человек сто строем пошли в сторону метро, наверное, направлялись на «взятие» Генштаба. На месте нашей встречи увидел группу баркашовцев, все в своей форме и с руническими знаками на рукавах, которые демократы называют свастикой. Их было человек пятьдесят, среди них увидел Уварова с оружием в руках, представляющее собой приспособление для колки льда, которое он, наверное, стащил у своего дворника. У баркашовцев резиновые дубинки, у некоторых – щиты, отобранные у милиции из оцепления. Уваров сказал, что в Останкино уже взяли два этажа, в мэрии – четыре этажа, дальше не могут, оттуда стреляют. Действительность оказалась уже не такой радужной, как он сказал мне по телефону, но подъём в людях чувствовался большой.

С баркашовцами я раньше не контактировал, они всегда держались особняком. Меня всегда мучил и продолжает волновать вопрос, не является ли эта организация вторым изданием «Памяти» Васильева, от которых было много звону, да мало толку, а потом оказалось, что они вообще финансировались из тёмных источников, и в результате в острый момент поддержали Ельцина, а не патриотов. Я решил найти представителей «Союза офицеров», только у них можно было что-то толком узнать. Узнал, что якобы в 14-м подъезде есть их дежурный, подошёл туда, в фойе увидел двоих знакомых с автоматами, сказал милиции, что мне нужно с ними поговорить. Увидев мой значок, они меня пропустили, сказали, что здесь, на первом этаже, есть наш дежурный. Им оказался знакомый майор с автоматом, он один сидел в маленькой комнате с телефоном, на столе у него лежала дубинка, в углу стоял щит. Телефон иногда звонил, входили и выходили какие-то люди, шли разговоры типа:
– Пришли мне сюда 10 человек срочно!
– А где я тебе их возьму, я здесь сижу один.

Я предложил свою помощь, он попросил меня посидеть у телефона, вышел минут на пять, и вернулся. Вдруг по радио истошным голосом заговорили о том, что на них совершено вооружённое нападение, слышны выстрелы и взрывы гранат, и что они свои передачи прекращают. Радио замолчало, а вот радости не прибавилось:
значит, режим сопротивляется, не всё идёт гладко, без стрельбы, как хотелось бы.

ПОРАЖЕНИЕ

Вдруг вбежали одновременно запыхавшиеся два молодых парня, без оружия. Один был из Останкино, другой от Генштаба. Первый сказал, что в Останкино очень плохо. Из здания ведут прицельный пулемётный и автоматный огонь по безоружным, много убитых и раненых. Раненых подбирать не дают, стреляют из снайперских винтовок. Вооружённых с нашей стороны мало, требуется срочная помощь.

Второй сказал, что у Генштаба собралось около 500 человек вообще безоружных москвичей. Изнутри открыли окна и выставили стволы пулемётов, пока не стреляют, но обещают, если люди не разойдутся. Это всё доложили Сергею, майору. Что делать, где взять людей? На площадке практически никого нет, а главное – где взять оружие, хотя в любом случае штурмовать случайными, даже и вооружёнными людьми, такие здания глупо. Майор звонит и кому-то докладывает, через пять минут появляется Чернобривко. Парни коротко повторяют информацию, тот растерян, принимает решение вести их к Ачалову, я иду с ними «для связи», как сказал Евгений Алексеевич. Бегом поднимаемся на четвёртый этаж, идём по длинному коридору.

Вдруг во всём здании гаснет свет. Вот тут я окончательно понял, что наше дело очень и очень плохо. Подумал, что свет в здание давали как приманку для того, чтобы сюда побольше набежало людей, а рубильник всё время был в руках у наших врагов.
Мои спутники включили два фонарика, и мы продолжили путь. Чернобривко хорошо знал дорогу, мы стали спускаться на третий этаж, тут нас остановила охрана, спросила:
– Вы к кому?
– Вот тут люди с Останкино и от Генштаба, надо доложить Ачалову или Руцкому!
У него проверили документы, пропустили с этими ребятами, а мне и ещё двоим велели ждать на лестнице. Я сказал, что я «для связи», и тоже прошёл. Видно, что все уже были в растерянности, я второй раз без каких-либо документов проходил куда хотел, а на этот раз вообще в штаб сопротивления, в приёмную президента страны. Вошли в большой вестибюль, из него, кажется, три комнаты: Руцкого, Ачалова и Дунаева, у каждой двери по два человека в штатском, народу в вестибюле человек пятнадцать или восемнадцать. Ребята пошли сразу в кабинет Руцкого. Увидел двоих из «Союза», подошёл. Один из них с восторгом рассказывал другому, как днём били милицию у площади и на Крымском мосту, что радио прекратило передачи. Меня это неприятно удивило, я знал, что рассказчик сам подполковник милиции, а били рядовых милиционеров.

В приёмной мы были недолго, минут десять, Чернобривко скомандовал идти за ним. Вскоре мы с ним вдвоём пришли в штаб «Союза» на шестом этаже. Там сидели двое: подполковник Белан В.Н. и капитан I-го ранга с Балтики, полный, среднего роста, оба при автоматах. Капитан жаловался на плохое самочувствие, пил таблетки и казался совсем разбитым, они здесь были с первого дня.

Вошли два американских корреспондента, в возрасте, но какие-то спортивные, больше похожие на переодетых военных. Попросили интервью у председателя «Союза”, Чернобривко взялся им отвечать, представившись начальником штаба. Те стали допытываться, кто сейчас вместо Терехова? Чернобривко сказал:
– Такой человек есть, но вам это не нужно знать.
Потом пошли общие вопросы якобы для газеты, об отношении нашем к США и тому подобное. Чернобривко, молодец, отвечал всё как надо. Вошёл Илюхин В.И. црушники стали пытать его, что он тут делает, в этом здании, ведь он юрист.
Илюхин ответил:
– Я занимаюсь своим прямым делом, отслеживаю течение событий.
Американцы ушли. Капитан продолжал жаловаться на головную боль. Белан предложил пройти на улицу, посмотреть, что там происходит. Я чувствовал какую-то свою инородность в штабе, сказал Чернобривко, что пойду с ними, тот возражать не стал. Мы пошли. Через двадцатый подъезд вышли на площадь, народу прибавилось — вернулись от Генштаба, но людей было катастрофически мало. Где же те десятки тысяч, которые днём разогнали ОМОН и сняли блокаду? Белан сказал:
– Пойдём посмотрим, что там у дзержинцев — и направился в сторону приёмной. Здесь было большое оживление, много баркашовцев, гражданских, и здесь же много ребят в милицейской форме, в бушлатах, е погонами. У входа пытались спросить у нас пропуск, но автоматы были самым лучшим пропуском, мы поднялись на второй этаж, в помещение спортзала.

ДЗЕРЖИНЦЫ И БАРКАШОВЦЫ

Там я увидел странную картину: весь зал был набит милиционерами. Оказалось, что это ребята из дивизии Дзержинского, которые то ли сами перешли на сторону Верховного Совета, то ли их днём захватили. Везде на полу валялась амуниция: каски, бронежилеты, противогазы, свёрнутые в трубку спальники, на столе и на подоконниках булки чёрного круглого хлеба. Суета, разговоры, ничего не поймёшь.

Слышны голоса:
– В гробу видал я такую службу — людей бить!
– Я больше этот поганый бронежилет в жизни не одену, на х… он мне нужен!
– Сейчас, если выпустят, вообще домой уеду, в часть не вернусь, – и так далее. Какой-то высокий человек, с автоматом, в полевой форме без погон, стал их собирать вокруг себя, стал им говорить, что надо помочь Советской власти, которой они присягали, что кто поможет отстоять парламент, сразу же будет демобилизован, и что-то ещё в этом роде. Подошёл пожилой человек в бушлате и в офицерской фуражке ВВС. Он обратился к моим спутникам с просьбой помочь разобраться с дзержинцами, сказал:
– Их здесь много, а нас только двое, на улице баркашовцы, как бы не было неприятностей.
Белан с капитаном большой охоты не проявили, сказали, что им нужно обратно в штаб, взяли из кучи два бронежилета и ушли, я остался. Ребята были какие-то растерянные, брошенные, были они из Реутова-II, земляки.
Вскоре я разобрался. Ситуация была такая: часть ребят хотела вернуться в часть, но боялась выходить в город, думают, что их там будут бить. Другая часть хочет присоединиться к защитникам парламента. Первым я сказал:
– Не бойтесь, с площадки вас проводят, а в городе до вас никому дела нет, сядете в метро и поедете в свою часть.
Высокий скомандовал:
– Кто идёт в часть, оставляйте здесь бронежилеты и выходите на улицу, стройтесь, вас отведут за оцепление.
Часть ушла, стало свободнее. Потом была команда:
– Всем выйти на улицу, строиться!
В зале остались двое — я и ещё один человек. Он подошёл, оказался знакомый офицер из «Союза», подполковник Сергей, но сейчас он был в гражданском. Поздоровались, он сразу стал пытаться чем-нибудь запереть дверь. Я спросил:
– Зачем?
– Баркашовцы хотят забрать все бронежилеты, не надо им отдавать.
Закрыть он не успел, вошло человек шесть баркашовцев со своим начальником, человеком лет сорока пяти, среднего роста. Сразу начали скандалить и пытаться взять бронежилеты:
– Ты кто такой, что не даёшь? — кричал старший. – Я всё равно своих людей одену!
– Я подполковник советской армии, Картавый, а ты кто? Жилеты нужны для Союза Офицеров!
– Ваш союз только болтает, как и все в этом доме! — отвечал тот.
Обстановка накалялась, начали толкать друг друга.
– Послушайте, а вы знаете, сколько здесь, в этой свалке, бронежилетов? – сказал я. — Давайте сначала посчитаем, потом решим, кому сколько! А Сергею сказал:
– Надо сколько-то дать, люди-то эти тоже наши.
Стали считать, бронежилетов оказалось всего тридцать пять. Договорились, что баркашовцы возьмут пять, о чём крик-то был? Входит высокий:
– Вы зачем отдаёте бронежилеты, пусть их берут дзержинцы, которые с нами остались.
– Так пусть берут, мне они вообще не нужны, – сказал я.
Вошло человек пятнадцать ребят, стали брать жилеты, по одному, неохотно. Я им говорю:
– Берите по два, а то останутся.
Стали брать по два. Сергей тоже взял два и ушёл. Все ушли, и остался я один.
Передо мной лежат на полу три бронежилета, вокруг противогазы, каски, котелки. Взял я с подоконника булку чёрного хлеба, засунул за пазуху, один бронежилет одел на себя, по одному взял в руки и вышел на улицу. Воистину характер человеческий неистребим, жалко было мне бросать вещи, ещё подумал: «ведь бронежилеты, наверное, дорого стоят, а эти засранцы всё побросали и пошли. Как потом в части отчитываться будут?
Вышел на улицу, там построенные по двое стоят дзержинцы. Высокий командует:
– 3а мной! — и направляется в проход, во внутренний двор здания парламента. Иду с ними, чувствую, что столько мне не дотащить, перехватил. Рядом идёт солдат вообще безо всего, отдаю ему один бронежилет, он неохотно берёт. Тут же кто-то бросил противогаз, я его поднял, повесил на шею. Меня в этот момент снимают лампой со вспышкой. Вот, думаю, если наши победят, будет доказательство, что я активный защитник, а если те, то доказательство, что я активный «краснокоричневый». Оглянулся, цепочка наша достаточно длинная. Вышли в полной темноте к фасаду здания со стороны набережной. Наш предводитель постучал в высокие стеклянные парадные двери. Оттуда открыли два милиционера с автоматами, стали пропускать и считать солдат. Оказалось их сорок пять человек. – В первой партии было семьдесят, итого сто пятнадцать человек — сказал один из милиционеров. На входе остались трое: высокий, военный в фуражке ВВС, и я раб божий, с двумя бронежилетами, двумя противогазами и с буханкой хлеба за пазухой.

ВЫБОР

Стали проверять документы, у первого был документ-автомат, у второго удостоверение «Союза Офицеров», и они ушли внутрь. Остался я один, у меня был только паспорт. Они мне и говорят:
– А ты чего сюда идёшь?
Я даже как-то испугался. Думаю: «набрал армейской амуниции и с каким-то паршивым паспортом лезу в парламент, да ещё с парадного входа и, главное, ночью! Бросить бы мне всю эту тяжесть в подъезде, да и отправиться восвояси». Я понимал, что это был тот самый момент, когда нужно было решить — идти в эту мышеловку до конца, или остановиться. Крикнули «старшого», подошёл милицейский майор и сказал:
– 0н всё это сюда притащил, пусть тащит и дальше. Вот там у гардероба они все стоят, пусть идёт.
Так и решился этот философский вопрос! Слева от входа огромного вестибюля метрах в двадцати пяти прилавок гардероба, там разместились наши ребята, туда и сгрузил я свою ношу. Вздохнул, и снова подумал: «а не уйти ли, ведь дело швах!». Но внутренний голос сказал: «будь, что будет. Ведь кто-то должен проводить Советскую Власть в последний путь, а кому же это исполнить, как не таким как я, ведь при ней мы родились и прожили, и нам плохого она не делала. Бог не выдаст, свинья не съест». И я остался!

НОЧЬ С 3 НА 4 ОКТЯБРЯ В ДОМЕ СОВЕТОВ

За гардеробом проход, там ещё небольшой вестибюль с туалетом. Там тоже сидят ребята, вероятно те семьдесят, о которых говорил милиционер. На прилавке зажгли две свечи, ребята стали располагаться на полу спать. Вот когда пригодились спальники, которые, впрочем, они берегли намного лучше, чем бронежилеты и каски.
Высокий и авиатор собрали вокруг человек тридцать и снова стали с ними беседовать, объясняли политическую ситуацию. Ребята были совершенно запутаны, им объясняли в части, что это Верховный Совет нарушил Конституцию, а не Ельцин. Наши снова давали обещания, что всех отпустят по домам. Я в разговор не вмешивался, хотя и неодобрительно относился к таким обещаниям. Наконец, познакомился со своими товарищами: высокого звали Володя, он был из Мурманска, военнослужащий. Авиатор Алексей Владимирович – преподаватель какого-то высшего военного училища из Москвы. Володя мне сказал:
– Ну, Юрий Иванович, оставайся, а я пойду доложу начальству — и ушёл. Минут через пятнадцать второй подошёл и сказал:
– Ну, Юрий Иванович оставайся, а я пойду доложу начальству — и тоже ушёл. И я остался один со ста пятнадцатью солдатами. К счастью, у них сейчас была одна забота — лечь спать. Время, наверное, было часов одиннадцать вечера.
Вокруг было какое-то напряжённое оживление. Проходили с фонариками группы вооружённых и не вооружённых людей, сновала милиция из охраны здания, разговоры вполголоса, звуки из портативных радиостанций. Посидев так минут сорок пять, я подумал: «что- то они там долго докладывают, пойду посмотрю, может кто-то из них здесь рядом». Поднялся на один пролёт по ковровой дорожке парадной лестницы, а на втором меня остановили возгласом:
– Пароль!
Отвечаю:
– Я пароль не знаю.
– Ну и катись отсюда к чёртовой матери, раз не знаешь!
Видимо, здесь охрана была настоящая, потом я узнал, что здесь дежурили приднестровцы. Покатился назад к своему воинству. Однако вскоре из малого вестибюля появился Володя. Оказывается, он в темноте прошёл мимо меня и долго беседовал с солдатами.
– Мы из них сделаем хорошую роту, ребята все подготовленные и добровольно перешли. Меня назначили командиром этой роты – сказал он. «Если успеешь сделать» — подумал я, а вслух спросил:
– А где для них оружие, ведь их 115 человек?

Да, вроде обещали – как-то неопределённо он ответил. Я сразу понял, что никакого оружия не будет.
Он сказал, что дзержинцы очень жалуются на жизнь в части. Там драконовские порядки, в увольнительные не отпускают, за малейшие оплошности — карцер или губа, в баню водят в полтора-два месяца раз, плохо кормят, некоторым осталось служить по две недели, а они не хотят возвращаться в часть.
Постепенно всё стихало. Где-то около часа ночи в дверь впустили человека, он стал тихо разговаривать с милицией. Из разговора мы поняли, что это генерал А.М. Макашов, он вернулся от Останкино. Суть разговора была в том, что телецентр взять не удалось. Потери с нашей стороны более 160 человек, очень много убитых. Подошли БТРы и стали расстреливать народ из пулемётов. Бой продолжать в этих условиях бессмысленно, против бронетранспортёров у наших ничего нет.
Макашов ушёл на верх. Настроение после этого стало препаршивое, ведь всё ещё теплилась надежда на взятие телецентра, а это могло изменить всё. Но наши враги понимали это ещё лучше нас.
Часа в два Володя сказал, что пойдёт поспит, он каждую ночь спит здесь по 2-3 часа. Действительно, он, как говорят, «спал на ходу». Мы с ним сидели и беседовали на ковровой дорожке парадной лестницы. После его ухода я взял деревянный ящик от огнетушителей, поставил его у окна с видом на набережную, сел и стал смотреть на Москву. Она спокойно спала. В этой массе домов кое-где горел свет, проезжали по мосту редкие машины, было пусто, но всё уже дышало враждебностью. Вокруг здания проходили редкие казачьи патрули человек в четыре-пять, какая-то группа человек в двенадцать ушла в сторону набережной и не возвращалась.
Я подошёл к милиции, они сидели за столом по другую сторону входа, их было трое, но неподалёку была их дежурная комната, оттуда доносились голоса и звуки рации. Они были подавленные, от них пахло водкой, особенно «под мухой” был их старший. Стал говорить с ними о ситуации, о нейтралитете армии. Они в этом вопросе согласны с Ельциным и Грачёвым.
Я стал объяснять, что каждый военный — прежде всего гражданин государства и никак не может быть вне политики, особенно когда нарушена Конституция. С тем, что Ельцин нарушил закон и должен быть смещён, с этим они согласились, а вот, что армия должна выполнить свою присягу, — с этим нет. Потому что, видите ли, «тогда будет гражданская война” – вот так задурили голову нашим мужикам с помощью сионистской пропагандистской машины. Я понял, что они при первой же опасности сдадутся, да и договорённость с МВД у них, наверное, уже была, — не зря они не давали слушать свои переговоры по рациям. Ещё я высказал им уверенность, что никакого штурма не будет, так как сегодня понедельник, люди пойдут на работу, не будут же власти стрелять посреди Москвы, и вообще штурм – это позор на весь мир, поэтому должны найти выход без стрельбы. Старший милиционер многозначительно сказал:
– Ну-ну, посмотрим, какой ты пророк!
Снова заговорила их рация, и они попросили меня уйти, так как я «посторонний». Видимо, они что-то уже знали, и им было, что скрывать из своих переговоров.

4 ОКТЯБРЯ, ПОНЕДЕЛЬНИК. ШТУРМ

Светало, было около 7 утра. За рекой на набережной стало видно какое-то движение. Подходили и останавливались крытые военные грузовики, всякое движение по мосту прекратилось. Вдруг по внутренней трансляции раздалось:
– Тревога, тревога! Всем занять свои боевые места! Банда Ельцина дала приказ на штурм здания парламента!
Из вестибюля выскочил заспанный Володя и сказал:
– Пойду, узнаю обстановку, и вернусь.
Побежал наверх. Солдаты просыпались, умывались, вели себя тихо, и я бы оказал, равнодушно. Стали подходить и отламывать хлеб, что я принёс — пригодился. Я им сказал:
– Не подходите к окнам, обстановка серьёзная. Напротив нас за рекой гостиница «Украина», там могут сидеть снайпера.

Повторял несколько раз, подходил какой-то военный, говорил им то же самое. Реакция была слабая, почти что никакая, ребята не верили, что может быть что-то серьёзное, кто же будет стрелять по своим?

Со стороны набережной, пригнувшись, подошли человек шесть наших молодых ребят лет по 18-20. В руках – бутылки с бензином. Спрятались за парапетом, по ним пока не стреляли. Посидели минуты три, пошли вокруг здания направо. Потом рассказывали, что они пытались со стороны двора бросить бутылки в БТРы, но все были расстреляны из пулемёта. Вечная им память! Кровь их не пройдёт даром этим изуверам!

Нужно было пустить их в нашу дверь, остались бы они живы, да на дверях-то милиция сидела, а единой команды не было, каждый сам себе был командир. На парадной лестнице за мраморными тумбами залегли люди в гражданском, с оружием. На всех один пулемёт, несерьёзного вида, со стволом толщиной в мой мизинец, на тоненьких ножках. У остальных – короткоствольные автоматы. Всего их человек десять-двенадцать. Милиция сразу испарилась, наверное, спрятались в свою комнату.

Раздались первые выстрелы, было семь часов утра, стреляли из малокалиберных пушек. Потом в стороне мэрии несколько пулемётных очередей, автоматные очереди, и редкие хлопки еле слышных пистолетных выстрелов.

Бойня началась! Выстрелы стали множиться со всех сторон. Стрельба длилась минут 20-25, потом стихла, через короткий промежуток времени возобновилась. Вдруг у нас по трансляции раздалось:
– Внимание! Сейчас перед зданием на площадку будут садиться вертолёты с нашим десантом! По вертушкам не стрелять, передайте всем, по вертушкам не стрелять!

Потом ещё несколько раз было такое же объявление, но вертушки так и не прилетели. Да, наверное, и хорошо, так как их сожгли бы или на подлёте, или при посадке, они оказались бы на площадке как на ладони перед БТРами, вооружёнными скорострельными пушками.
Стрельба усилилась со стороны двора. Стреляли крупнокалиберные пулемёты, им отвечали еле слышимые автоматные очереди. Первые пули стали пробивать наши окна и рикошетить внутри здания. Я велел дзержинцам всем собраться в переходе между вестибюлями, здесь мы были за двойными стенами в относительной безопасности от пуль. Я закрыл дверь в большой вестибюль, сел на свой ящик, положил на колени бронежилет, одел каску. Тут подошёл солдат и сказал, что это бронежилет его, пришлось отдать. Каска, правда, осталась на мне.

По радио раздалось:
– Всем безоружным собраться в вестибюле третьего этажа.
Мы продолжали сидеть, я всё ждал командира Володю, мы хоть и были все безоружные, но мы же были «рота»! Солдаты считали меня если не командиром, то уж заместителем точно. Было тесно, все сто пятнадцать человек были здесь. Один из них спросил:
– Вы – наш командир?
– Нет, я просто сижу вместе с вами – отвечаю.
– А оружие у вас есть?
– Есть – говорю, и показываю им свой разводной ключ из кармана. Они смеются.
– А нам почему не дают оружия, или нам не доверяют?
– Да нет, ребята, вам доверяют, но оружия просто нет. Да и не надо вам сейчас оружие, когда уже заговорили пушки. Всё теперь будет решаться наверху, в основном в Генштабе, всё будет зависеть от того, на какую сторону встанет Армия.
Помолчав, добавил:
– А вам я советую, если дело будет плохо и нас здесь возьмут, то вы скажите, что вас вчера взяли здесь в заложники и не выпускали.
Раздались возмущённые голоса:
– Нет! Мы так не скажем, мы сами перешли на сторону народа, отвечать будем сами за себя! Я им говорю:
– Послушайте моего совета, зачем вам лишние приключения, скажите, как я учу. Отсидите, в крайнем случае, на губе, да на этом закончится, зачем вам идти под суд?
Мне показалось, что я их убедил. Потом я узнал, что так они и показали, их не преследовали, отпустили по домам, кто уже выслужил свой срок.

Между тем, пули всё чаще пробивали стёкла вестибюля, а о нас никто так и не вспоминал. Нужно было что-то решать. Я хотя и не был никогда в армии, но понимал, что достаточно одного фугасного снаряда, и здесь, где мы сидели, мало кто уцелеет, деревянная дверь плохая защита от современного оружия. Велел ребятам сидеть на месте, а сам побежал наверх, вокруг лифтовой шахты, так как напрямую бежать через вестибюль было уже опасно, могли пристрелить. Пробежал мимо пулемётчика, перепрыгнув через его ноги, он меня обматерил за то, что я |тут бегаю. Наверху в вестибюле много народу, человек сто, в основном безоружных, гражданских, в том числе и много женщин. Нашёл старшего, им оказался человек средних лет в морском бушлате, без погон, в чёрном берете. Я ему говорю:

– У меня там внизу больше сотни дзержинцев, зачем нас там оставили?
Он не задумываясь ответил:
– Немедленно веди их сюда, в любой момент может начаться артиллерийский обстрел!
Побежал назад, пулемётчику сказал и другим:
– Осторожно с оружием, сейчас поведу наверх большую группу людей.
Вбежал в комнату и крикнул:
– Всем немедленно встать, следовать за мной, напрямую к лестнице не бежать! Команда была моментально выполнена, ребята тоже поняли, что здесь уже не до шуток. И вот все сто пятнадцать человек бежим по парадной лестнице наверх, перепрыгивая через лежащих в обороне, они молча терпят. Наверху пытаюсь разбить свою группу на две, т.к. разместить такое количество вместе трудно, но ребята говорят:
– Нет, мы все со второго полка, мы будем вместе.
Размещаем их в правой стороне фойе в мёртвой зоне, куда не могут попасть пули. Народу сразу прибавилось, стало даже тесновато. Передо мной возникает Володя с автоматом — командир. Я ему говорю:
– Ты что же нас там оставил? Я не знал, что с ними делать!
– Меня посылали с другим заданием – ответил он.
Так я и не знаю, то ли он от нас решил избавиться, то ли действительно был занят. Но факт остаётся фактом, никто о нас не вспомнил, и если бы не моя инициатива, так и остались бы мы сидеть внизу, в самом опасном месте, как показали последующие события.
– Ну, вот я привёл твою роту, и без потерь, теперь командуй ты – сказал я и отошёл. Спустился вниз и отдал пулемётчику свою каску, оказывается, она всё ещё сидела на моей голове. Это было моё последнее активное действие в этот день.

После этого как бы гора свалилась с моих плеч. Я всё время чувствовал ответственность за этих ребят, почти детей, да для меня они и были дети, почти внуки. Теперь они были вместе с остальными осаждёнными, в относительной безопасности и со своим командиром. Пришло время подумать и о себе. Конечно, уже не раз я вспомнил свою супругу. Бедная женщина, как она переживает, ведь, наверное, поняла, что я нахожусь в «Белом Доме». «Хорошо ещё, она не знает, что здесь идёт стрельба» – думал я. «Авось ещё всё как-нибудь образуется, и к обеду буду дома». Не знал я, что сновидение дойдёт до такого иезуитства, чтобы на весь мир показывать расстрел своего парламента. А может быть, это была очередная иудейская ритуальщина.

Узнал, что народные депутаты находятся рядом в зале заседаний Совета Национальностей. Решил пойти туда, так как даже в фойе было небезопасно. Регулярно щелкали пули в окна, появились первые раненые. Из коридора, прыгая на одной ноге, показался гражданский с перекошенным лицом. Вдоль зала шёл коридор, окна из которого смотрят на внутренний дворик, где стоят машины парламента. В коридоре на двух составленных столах лежит парнишка в галифе и сапогах. Он ранен в левую руку, повязка пропитана кровью, белый как полотно. Возле него врач-мужчина. Подхожу и спрашиваю:
– Где это тебя?
Отвечает:
– На втором этаже, в коридоре.
– Как, они уже ворвались на второй этаж? – удивляюсь я.
– Нет, они с самого начала там и были, и сразу начали по нам стрелять.
В здании было полно агентов с той стороны, выдававших себя за наших. Здесь тоже не обошлось без пятой колонны.
Было около девяти утра. В зале народу было много, но свободные места были, как всегда, ближе к сцене. Пошёл и сел на шестой ряд. В зале окон нет, на столе президиума горят две свечи, густой полумрак. Осмотрелся, впереди кто-то играл и пел на гитаре:
– Комсомольцы, добровольцы…
Потом кто-то стал читать стихи. Люди пытались подбодрить себя. Вокруг переговаривались группы людей, звуки стрельбы были здесь приглушенными. Было темно и жутко. Много женщин, пожилых людей и просто старых. Моей соседкой справа оказалась женщина семидесяти лет, она приехала из Тулы 22 сентября и с тех пор живёт здесь. Рядом боевая москвичка шестидесяти пяти лет, сказала, что будет бороться с ельцинской бандой до конца. Вот такие вот бойцы! Сосед слева народный депутат по имени Владимир Ильич, фамилию не запомнил. Я покритиковал его за то, что довели страну до такого. Он ответил в том смысле: «а что Верховный Совет мог сделать, реальной власти у нас не было». Пришли женщины, человек двадцать пять из местной столовой, сели своей кучкой, принесли бутербродов с колбасой, всех угощали, передавая по рядам, то есть продолжали выполнять свои обязанности и под обстрелом!

Часов в десять внизу в вестибюле, где мы раньше сидели, раздался страшный удар, от которого затряслись стены. Раздался обвальный грохот разбивающегося стекла, и наступила мёртвая тишина. Все замерли, это было что-то новое! «Ну, это уже не БТР!» – подумал я, вовремя мы оттуда смылись. Взрыв был один, затем снова стали бить пулемёты и автоматы.

В зал пришёл Хасбулатов, и от трибуны стал говорить что-то не очень связное, но смысл был такой: «обстановка тяжёлая, армия нас не поддержала, подошли войска с танками, из Тулы идёт дивизия воздушно-десантных войск, но не на нашу сторону. Мы надеемся на поддержку москвичей, на выступление народа. Будем стоять за Конституцию до конца» и так далее. Был он подавленным, выступал минут 10-12, попрощался и ушёл. Потом по залу прошёл Баранников с двумя людьми, с кем-то поговорил и ушёл. Появлялись Бабурин, Константинов, ещё какие-то знакомые по выступлениям в парламенте депутаты.

С трибуны стал освещать ситуацию И. Андронов. Этот держался молодцом, был спокоен и рассудителен. Сказал, что пока здание обстреливается БТР-ми и БМП, рассказал какое на них вооружение, самое опасное — пушки калибра, кажется 45 мм. Подошли танки и начали стрелять болванками, одна из них и ударила в наш вестибюль. У нас уже много раненых и убитых. Нам предлагают сложить оружие и сдаться на милость победителей. Выразил надежду, что Таманская и Кантемировская гвардейские дивизии перейдут на нашу сторону. Увы, если бы!

Со стороны двора и от мэрии гулко заухали танковые пушки калибра 125 мм, началось поголовное уничтожение советскими гвардейцами советских людей! Не буду в мелких подробностях описывать весь этот страшный день. Постоянно вызывали врачей к раненым и уже убитым. Их было в нашем зале всего двое, и они сбились с ног, выходя на перевязки, кончились бинты. Разрывы были разной мощности, от некоторых содрогалось всё это огромное здание. Что же было там, где рвались снаряды??? Потом были сообщения, что применялись кумулятивные снаряды, дающие мощную взрывную волну в замкнутых помещениях, и даже вакуумные снаряды оружие вообще варварское, относящееся к граничащему с оружием массового поражения! Уничтожали самых честных, самых смелых и самоотверженных русских патриотов! И ничего нельзя было сделать против этой лавины огня. Пусть будут прокляты предатели в военной форме, их родители и потомки! Кровь патриотов на их грязных, жадных руках. Знаю, что они понесут своё наказание, если не от людей, так от Господа Бога, жизнь их накажет в любом случае!

Всё же моё предположение о том, что банда побоится уничтожать депутатов, оправдывалось. Тут были и часть иностранных корреспондентов, которые не успели или не захотели вовремя уйти. Информация у атакующих, конечно, была, они знали, где мы сидим, и обстрел нашей зоны был относительно слабый. По крайней мере, из пушек больше по нам не стреляли. У ребят рядом со мной даже была рация, работающая на волне осаждающих, и кое-какие разговоры мы слышали. Например:
– Я иду по Комсомольскому проспекту, у меня на хвосте 90 БТРов, москвичи не пускают, пытаются ложиться под машины! Что делать?”
Ответ:
– Дави их к …матери!»
Андронов стал делать перекличку депутатов. Зачитал весь список из примерно 1050-ти человек. В наличии оказалось около ста шестидесяти человек. Когда вызывали таких как Старовойтова, Якунин, Красавченко, в зале раздавался смех. В общем, люди даже в такой аховой ситуации не потеряли чувства юмора. Это радовало. Всего в зале было человек двести пятьдесят – двести восемьдесят, и в вестибюле-фойе человек двести.
Один выстрел раздался непосредственно в зале. Оказалось, выстрел по нечаянности. К счастью, никого не задело. Я знал, что должен наступить переломный момент, когда нам предложат сдаться, пойдя на какие-то уступки. Бесконечно так продолжаться не могло, даже и у убийц напряжены нервы. Часов в 14 такой момент наступил.

Появился Андронов и сказал, что пришёл офицер МВД, он предлагает вывести из здания женщин, детей и престарелых, а также иностранных корреспондентов и всех желающих к ним присоединиться. Гарантирует безопасность и вывоз на территорию одной из воинских частей. И вот тут я увидел, какие у нас женщины! Они все как одна отказались выходить, заявили, что одни не пойдут, так как здесь без них всех мужчин перестреляют. Сказали, что или вместе уйдём, или вместе погибнем! Вот какие героические наши русские женщины!

Жаль, что это не слышали подонки с офицерскими погонами, которые сидели в танках, и генералы — предатели своего государства, без чести и совести! Ушёл с офицером только один мужичок лет тридцати пяти. Я понял, что момент ещё не настал.

Стрельба возобновилась с новой силой. Говорили, что Руцкой с Хасбулатовым дважды высылали парламентёров, но они были убиты сразу при выходе из здания. Такого не было, даже когда наши штурмовали рейхстаг в Берлине в 1945 году! Называли даже фамилию одного из парламентёров Александр Терехов, работник ИТАР ТАСС (к счастью, Терехов не погиб – прим. автора).
Сообщали об убитых: казак — две пули в голову, девушка семнадцати лет в бедро и в голову, парень восемнадцати лет в приёмной у Руцкого – пуля в голову. Вовсю «работали» снайпера-убийцы.

ВЫЗВОЛЕНИЕ

Время приближалось к 15-00 – 15-30. На трибуну вновь вышел Андронов и сказал:
– Сейчас с вами будет говорить офицер бригады «Альфа. Они не сделали по зданию ни одного выстрела, оружие он оставил на входе.

Раздались аплодисменты, люди ещё надеялись на переход частей на нашу сторону. Но надежды были напрасны. Поднялся на трибуну молодой офицер в униформе, без знаков различия, он сказал:
– Я штурмовал дворец Амина в Кабуле, освобождал заложников, принимал участие в событиях в Баку и Вильнюсе. Вы здесь все старше нас и не мне вас учить. Но послушайте совета. Мы уважаем вашу стойкость, но ваше сопротивление стало бессмысленным. Уже пролилось много крови, хватит! Мы предлагаем сложить оружие и выйти из здания. На улице вас поджидают ваши враги, лавочники и прочая мафиозная публика, для расправы. Я от лица моих товарищей даю слово офицера, что мы обеспечим вашу безопасность. Если кто вас тронет, будет иметь дело со всей бригадой «Альфа», кстати, она называется бригадой «А». Мы обещаем, что посадим вас в наши автобусы с зашторенными окнами и вывезем до ближайших станций метро, там выпустим, и вы спокойно поедете по домам. Если вы останетесь здесь, то все можете погибнуть, так как есть силы, заинтересованные в этом. Решайте, через 20-25 минут я вернусь.

      Офицер ушёл, его слова произвели большое впечатление, чувствовалась порядочность человека и его сочувствие к осаждённым. Как водится, в нашем парламенте сразу пошли споры – принимать или нет предложение. Раздались голоса, что нужно оставаться с Руцким до конца, иначе это будет предательство. Особенно сильно выступали на эту тему какие-то две старые женщины.  

      Мне было очевидно, что предложение надо принимать. Время шло к вечеру, в здании чувствовался запах дыма, я не знал, что верхние этажи уже горели вовсю, но знал, что с наступлением темноты всё усложнится. На трибуну вышел Андронов и сказал, что риск, конечно, есть, но предложение надо принимать. Жертв очень много, этажи завалены трупами. Наша гибель только умножит их число, но не принесёт пользы. В случае нашего же спасения, мы будем продолжать борьбу. За ним выступил Баранников. Он сказал:

– Вы должны принять предложение «Альфы». Это реальная возможность уцелеть. Что касается нас, то мы, как организаторы сопротивления, будем отвечать за себя сами, закон на нашей стороне.

     После его выступления все сомнения отпали. Я понимал, что просто так нас не выпустят, будут обыскивать и фильтровать. Стал готовиться к сдаче в плен. Снял военную рубашку, подарок Снопова В.В., значок Союза Офицеров, всё положил вместе с противогазом около лифта на третьем этаже. В руки взял сумочку с книжкой, сунул туда единственную перчатку и превратился в затрапезного пожилого обывателя, забредшего сюда по недоразумению. В вестибюле полно народу, не стреляют, люди осмелели и лезут через разбитые витражи к окнам, выходящим на набережную. Я тоже подошёл посмотреть, кто же там на нас нападал весь день, и по кому стреляли из здания. Увиденное очень поразило: на расстоянии 30-40 метров от здания, спокойно, во весь рост стоят солдаты, с оружием, в бронежилетах, человек двенадцать, среди них и сзади человек тридцать гражданских с палками выкрикивают угрозы в нашу сторону. Нигде никаких убитых, да и само такое стояние на открытом месте говорило само за себя. Видимо с этой стороны в них вообще из здания не стреляли, стреляли только они. Поодаль в стороне мэрии стояли такие же группы людей, правда, в той стороне стрельба продолжалась.

    В фойе увидел группу из нашего «Союза”, человек пять-шесть, среди них Чернобривко. Я подошёл и спросил:
– А где дзержинцы?
 Он ответил:
– Мы их ещё днём выпустили, когда было первое предложение о сдаче. На душе стало спокойнее, все ребята уцелели, а уж в своей части как-нибудь не пропадут, так как версия о заложничестве была выгодна и их начальству.
– Ну, что Евгений Алексеевич, финита ля комедия? – сказал я.
– Да, мы проиграли – был его ответ.

   Я отошёл, они остались. Очевидно, что людям в военной форме не так просто будет отсюда уйти. Вскоре по трансляции послышалось:
– Всем членам «Союза Офицеров» собраться в фойе – это объявляли наши враги.

ВЫХОД

Появились вооруженные автоматическими винтовками с оптическими прицелами люди из «Альфы». Один из них высокий, с лицом, намазанным чем-то чёрным, я даже принял его за негра и удивился, он встал в дверях и громко сказал: -– Ещё раз вам гарантируем, что вас никто не тронет, не бойтесь, выходите спокойно, оружие оставьте здесь! Первые пусть идут женщины и раненые, мужчины, дайте им дорогу!

По узкому коридору стали выпускать, женщин не обыскивали, мужчин обыскивали три раза, отбирали патроны, фонарики, но никого не задерживали, пропускали дальше. Обыск был не тщательный, значок можно было пронести свободно, жаль, что я его оставил. Увидел среди выходящих двоих из Союза Офицеров, но мы уже делали вид, что не знакомы. Пройдя метров 60, подошли к какому-то небольшому вестибюлю. Здесь проверяли документы и сортировали людей. Человек в гражданском говорил, кого отпускать на выход, а кого оставить здесь. Всех, кто был в форме или с удостоверениями МВД, МБ, МО или без документов, оставляли в вестибюле и заставляли вставать лицом к стене, руки за голову, – как в кино. Испытал несколько неприятных мгновений, когда один взял мой паспорт, сверил личность с фотографией, а тот, который сортировал, пристально смотрел на мою фигуру. Но я не показался ему подозрительным со своей авоськой в руках и был направлен на выход. Проверка была всё же профессиональной, какого-то человека в гражданском передо мной задержали, так как тот, кто брал документы, сказал:
– У этого руки порохом пахнут.
Мой паспорт полетел в целлофановый мешок в общую кучу документов. Мы спустились в вестибюль среднего подъезда со стороны двора, где ещё вчера, полные радости и надежд, собирались патриоты России. В вестибюле все стёкла были выбиты, вообще была картина полного разгрома, но убитых не было, вероятно, убрали перед нашим приходом. Собрали нас человек двести, продержали минут двадцать, так как вокруг слышалась стрельба, не такая частая как днём, но всё же достаточно интенсивная. Наверное, наши спасители опасались нас выводить. В стороне от всех увидел трёх ребят дзержинцев, они или решили не возвращаться в часть, или просто отстали от своих. Я к ним не подходил, было бы лучше, чтобы они забыли, кто с ними коротал эту ночь.

Здесь же было несколько раненых в повязках, на своих ногах, их товарищи их поддерживали. Стояли коробки с сигаретами, курящие клали их в карманы, помирать уже никто не собирался.
Какому-то парню из наших дали белый флаг, он вышел на улицу и стал им размахивать. Прошло несколько страшных секунд, его могли убить, тогда и нам бы хода здесь не было. За ним вышли двое из «Альфы», чтобы показать, кто здесь. К счастью, в нашу сторону стрельбы не было, нам скомандовали выходить. Опять женщин пустили вперёд, а момент был не тот, но ничего пока не случалось. На выходе стоят двое мужчин в белых халатах, под ними видна какая-то форма, сапоги. Около них брезентовые носилки, все залитые кровью. Молча исподлобья смотрят на выходящих. Когда я прошел от них метров 15 сзади раздались крики:
– Это мародёры, убийцы!
Я не понял, почему так кричат, так как по моим понятиям это были санитары из воинской части, чтобы отвезти раненых в больницу. Потом были сведения, что это были люди из сионистского «Бейтара»- подбирали наших раненых и убивали сразу, если не было свидетелей, или убивали за углом. Воздастся им по их заслугам, придёт ещё это время!
Справа от выхода стоит лёгкий танк, дымит мотором, пушка нацелена на верхние этажи, но не стреляет. Мы идём ближе к стенам, ближе к мэрии стоят сгоревшие автобус ПАЗ и автоцистерна из-под воды. Огибая цистерну, в десяти метрах вижу то, что осталось от какого-то человека, — кровавое месиво. Потом узнал, что это был наш русский священник тридцати пяти лет по имени Виктор, его сначала утром убили из пулемета, потом ещё проехали по нему танком. Вокруг продолжается стрельба, но куда — не понимаю, оглядываюсь, из наших вроде никто не падает. Вдоль всего нашего пути через 10-15 метров стоят люди из «Альфы», смотрят по сторонам настороженно, видно, что не уверены в полной нашей безопасности. Вдруг справа от себя в трёх метрах вижу стоящего старого знакомого, пожилого офицера в тельняшке, которого видел 1-го числа на Арбате. Около него автомашина УАЗ, на дверцах российский флаг и буквы ВВ.

Нас вывели к Садовому кольцу, рядом со зданием американского посольства, этого гадюшника, откуда и шла вся режиссура этой кровавой исторической драмы. Здесь небольшие группы наших родных мафиози выкрикивали всякие гадости в наш адрес, но не трогали, боялись солдат, а может быть потому, что нас шло достаточно много. Мы спустились в подземный переход, и вышли на противоположную сторону Садового. «Альфа» выполнила главное условие — мы были на свободе, но автобусов не было, предстояло самостоятельно выбираться отсюда.

По Садовому стелется дым, валяются стреляные гильзы, перебегают солдаты, мы предоставлены сами себе. Солдаты нам сказали, чтобы к метро «Баррикадная» мы не ходили, там стреляют. Пройдя влево от перехода метров 100, до первого переулка направо, мы попытались свернуть туда, но сразу же были остановлены. Перед нами был высокий дом похожий на склад, дом был окружен солдатами, но были вооруженные и в штатском. Здесь тоже шла перестрелка. Идти было опасно, мы повернули во дворы, пытаясь обойти это место, но там все проходы заканчивались тупиками или высокими стенками. Я пролез в дыру в сетке спортплощадки, но там тоже был тупик. Какие-то парни влезли на высоченную стену метра в три, и пытались втащить туда двух женщин. Те визжали от страха. Было смешно и страшно. Эта беготня длилась уже минут десять, а толку не было. Вдруг я увидел открытые ворота частного гаража, и на пороге двух мужиков, которые спокойно и отрешенно ремонтировали свой автомобиль. «Вот родственные души»– подумал я, увидев их грязные руки. Это люди местные и все проходы знают.
– Мужики, как лучше отсюда выбраться?
Они стали объяснять, но, по их словам, выходило, что всё равно нужно идти мимо этого окруженного дома. Я понимал, что пока мы не вышли из этой опасной зоны, может случиться любая неприятность, даже после первой же проверки документов можно попасть в участок. Что там творила наша дорогая милиция, в подробностях я узнал позже, но и сейчас понимал, что лучше с ними не встречаться. Предложил группе людей человек в 8-10 пробежать мимо дома – кому нужно будет в нас стрелять? Согласились. Я крикнул ближайшему солдату:
– Эй, друг, мы сейчас побежим, скажи своим, чтобы не стреляли!
Он согласно кивнул головой. Впереди побежали двое парней, я за ними, за мной ещё, оглядываюсь – цепочкой бегут люди. Никто в нас не стреляет. Но народу уже немного, из тех, кто выходил со мной из здания, – совсем мало, больше какая-то молодёжь, видимо из простых зевак. Многим из них утреннее любопытство стоило жизни!

Пошёл по улице уже один, все быстро рассосались. Вокруг обычная московская жизнь, шли домохозяйки со своими сумками, по углам стояла молодёжь и жевала свою жвачку, у комков пили пиво. Как будто ничего не было, не было расстрела их парламента, не убивали людей, не горели дома. Это страшно поразило, я подумал:
– И ради этого народа мы боролись, и многие сложили свои головы, а стоит ли бороться дальше? Ведь их жизнь устраивает, а нам что, — больше их надо?
Признаюсь, были такие мысли и достаточно долго после этих событий.
Я решил уйти подальше, надеясь, что потом увижу какое-нибудь знакомое место и сориентируюсь. Вскоре понял, что иду по бульвару в сторону метро «Пушкинская». Только войдя в метро, почувствовал облегчение, попал в обычную московскую обстановку, мои мысли переключились на дом, жену, дочек и внуков.

4 ОКТЯБРЯ. ДОМА

Приезжаю домой. Условный звонок. Сразу открывается дверь, стоит моя дорогая, на ней лица нет. У неё даже не было сил радоваться моему возвращению. Села она на тумбочку и заплакала, правда не очень сильно. Спросила, всё ли у меня цело. Я ответил, что приехал лучше нового.
– Ну, это самое главное, а потом пусть хоть и посадят – сказала она, успокаиваясь.

Вот такая, немного трагикомичная, получилась встреча. Коротко рассказал о своих злоключениях, без подробностей. Она стала обзванивать наших родных, оказалось, что по поводу моего исчезновения во всей родне поднялся переполох. Честно говоря, для меня это было неожиданным. Оказывается, все решили, что без меня «Белый Дом» конечно не защитят, и я обязательно окажусь там. Даже сестра Валя, которой по её службе не следовало засвечиваться, сама приняла активное участие в моих поисках, и это меня порадовало. Не всё ещё в нашем государстве потеряно!

Итак, Армия нас предала, мафия нас раздавила! Впереди фальшивые выборы 12-го декабря. Что делать дальше, как жить? Первые дни после событий я каждый день ждал обыска и ареста. На второй день с утра стал уничтожать наиболее важные, компрометирующие документы и литературу. Сжёг телефонную книжку, где было много телефонов людей, с кем все эти годы вместе боролись против мафиозной власти. Уничтожил удостоверение казака Войска Донского, фотографию, где мы стоим своим взводом в помещении парламента. Нас снял корреспондент «Красной Звезды 22 сентября, а 23-го принёс готовые фотографии. Но проходили дни за днями, а меня никто не трогал. Обстановка постепенно стала спокойней. Уже по «расистскому» радио стала раздаваться критика в адрес милиции, которая не только проявила свои зверские качества, но и хорошо погрела руки, очищая карманы арестованных.

ПОСЛЕ РАСПРАВЫ

Дней через десять появился на работе Бунькин И.Ф. Он рассказал, что был арестован вместе с группой баркашовцев человек в сорок. Их доставили в милицию около метро «Фрунзенская». Там всех жестоко избивали в течение суток. Его довели до полной прострации, до того состояния, когда человек подписывает любую бумагу, вплоть до смертного приговора самому себе. Он харкает кровью, отбиты лёгкие и почки. Ему угрожали расстрелом на месте, а когда отобрали четыре ваучера с деньгами и отпустили, то выходило, что он ещё этих мародёров и благодарить должен! Вот такая милиция хранит нас от бандитов! Таких случаев масса, радио сообщило, что так же были избиты два корреспондента, у одного отобрали 30 долларов, у другого 50 тысяч рублей. Один был из газеты «Московские новости» – за что боролся, на то и напоролся!

Я уже стал забывать о своём паспорте. Ездил на сорок дней памяти Саши, его похоронили на сельском кладбище, под вековыми берёзами, в посёлке Малино Каширского района, оттуда родом его жена Лена. С друзьями договорился пока не перезваниваться и не встречаться. На работе рассказал только заведующему кафедрой Ивлиеву А.А. – он из наших, но человек несколько странный, ну и конечно, Бунькину И.Ф.

Вызвали меня к следователю Беланину О.Д только 29 ноября, почти через два месяца после этих событий, по адресу Воздвиженка 4, раньше здесь была приёмная М.И. Калинина. Но разговаривал, вернее — допрашивал, молодой в гражданском, по имени Юрий Алексеевич. Его звание я определил бы не выше капитана. Сначала он внимательно и долго выслушивал упрощенную версию действительных событий, по ходу дела задавал вопросы, пытался узнавать фамилии, подробности типа: сколько было оружия, кто стрелял, откуда, внешними описаниями активных участников и так далее. Естественно, что от таких вопросов я уходил, говорил, что по фамилиям никого не знаю, ничего не видел конкретного, и мало что понял из происходящего. Самый трудный вопрос для меня был об отношении к политике властей. Как я ни сдерживался, но моё действительное отношение в ответе прозвучало достаточно понятно. Надо сказать откровенно, что допрос носил всё же доброжелательный характер. Это можно объяснить многими причинами: тем, что прошло уже много времени и острота событий притупилась, тем, что он понял моё ограниченное участие в этих событиях. Не исключено, что и сам он с сочувствием относился к расстрелянному парламенту. Он напечатал на трёх страницах протокол по моему рассказу, дал прочитать, там всё было написано правильно, и я расписался на каждом листе. На прощанье я поинтересовался, будут ли вызывать ещё. Он сказал, что больше не будут, и так всё ясно. Пожали друг другу руки, и я спокойно покинул это заведение. Впрочем, потом один знающий человек мне сказал, что всё там пишется на плёнку, а основные данные заносятся в компьютер, так что теперь я постоянно буду у них на «засветке». Ну что ж, ведь времена меняются!

ИТОГИ

Вернулся домой на радость дорогой супруги и родственников. На этом моя эпопея закончилась. Что будет впереди? По моему понятию будет ещё очень долго плохо. У нас исчезла опора в виде Верховного Совета, опора плохая и неустойчивая, оказавшаяся не способной уберечь государство от развала. Но она начинала всё более прозревать и объединять вокруг себя патриотов. Она стала опасной для режима, и с ней расправились руками милицейского и армейского быдла без чувства Родины. Арестованы основные лидеры оппозиции, сопротивление деморализовано, народ потрясён, но он и разозлён. Всходы народного прозрения, политые кровью наших героев 3 и 4 октября 1993 года, дадут, и я думаю скоро, свои плоды. Кровь никогда не проливается напрасно и в нашем поражении заложена наша будущая победа! Предатели и агенты получат то, что им полагается по закону!

За эти два месяца появились в прессе, а также в листовках, подробности страшного преступления режима. Так, сообщалось, что план разгрома оппозиции разрабатывало Пятое управление МБ с приданными им специалистами из ЦРУ США. Командующему штурмом были приданы два американских советника и группы снайперов из агентуры западных спецслужб. Им поставили задачу отстреливать в первую очередь солдат армии и милицию, а также простых прохожих. Поэтому, по сообщению телевидения, было много убитых простых людей в голову и сердце, что приписывали защитникам парламента, а там никто за всё время не видел ни одной снайперской винтовки! Кодовое название этой операции была «Пожарник». Снайперов засекали сами нападавшие в том, что те бьют им в спину, а когда они пытались разобраться, что это за фокусы, появлялись люди из МБ и прикрывали дело. Такой случай был в гостинице «Украина». Некоторые «стрелки» продолжали убивать людей с крыш и чердаков ещё и 7-го октября. Видно, долго до них доходили команды из американского посольства. Говорили, что два БТРа ударили по бандитам с тыла, но были сразу сожжены огнём с танков. Официально была названа цифра погибших в Останкино и в парламенте 147 человек, о раненых вообще не говорили, сколько их было, только рассюсюкивали, что лежат в госпиталях они вместе с ранеными солдатами и милиционерами. Конечно, это обычное демвраньё. Очевидцы рассказывали, что трупов в парламенте были сотни, недаром после захвата здания пожарникам двое суток не давали тушить пожары. Сколько раненых и оставшихся, не пожелавших сдаваться, сгорело заживо, – пока неизвестно. Но всё становится явным, со временем и это узнаем. По ночам собирали то, что осталось от людей, в пластмассовые мешки, вывозили дожигать в крематории. Морги были забиты убитыми. Только за 9 октября морг больницы им. Склифосовского выдал 201 труп, которые были опознаны родственниками. Число жертв по сообщениям оппозиционных газет оценивается в тысячу пятьсот человек. Да и потери ельцинских вояк тоже вероятно сильно занижены, официально — семь милиционеров, пять солдат дивизии Дзержинского, в том числе один подполковник, один из бригады «Витязь», один из «Альфы», один из Рязанской ВДД, итого – пятнадцать человек. Думаю, что црушные снайпера настреляли намного больше!

Сыграла свою роль и так называемая «третья сила». Это военизированные формирования «Бейтара» и формирования ОМЗДОН (отряды молодых защитников демократии особого назначения), то есть подпольные «эскадроны смерти», разрешённые правительством, в том числе и Верховным Советом. Говорили о людях в масках, добивающих раненых и расстреливающих на этажах всех подряд, об экипажах бронемашин в кожаных куртках и джинсах, о гражданских, начавших стрельбу по солдатам у телецентра из противоположных домов, и много другого, на первый взгляд неясного, но с другой стороны, вполне понятного, укладывающегося в схему всего этого подлого дела.
Как жертвенные телята выглядят на этом фоне русские баркашовцы со своими честными, но практически безоружными руками, которых тоже «разрешили» лишь только для того, чтобы сионисты могли легально создавать свои настоящие военизированные формирования для расправы и запугивания. Баркашовцев только по данным демфашистов погибло в здании парламента около сорока человек, и у мэрии около двадцати. А наши «россияне» из грамотных, в том числе среди моих родственников и знакомых, никак не могут понять разницы между бейтаровцами и баркашовцами. Для многих первые – интернационалисты, а вторые – фашисты. Пока не научитесь разбираться, быть нам в собственной крови и дерьме, будут сидеть у вас на хребте Ельцины, Жириновские, Шумейкины, Гайдары и прочие Шахраи и Нуйкины!

ОЦЕНКИ И ВЫВОДЫ

Пока я печатал этот материал, прошли выборы в Государственную Думу и Совет Федерации. И хотя ельцинский «Выбор России» получил хорошо по жирной гайдархаре, но выход на первое место господина Жириновского с его «папой юристом» наводит на очень грустные размышления.
Нет, прозрение ещё не наступило, оно ещё только начинается, а значит, будут новые ошибки, будет новая кровь, замешанная на лжи и обмане, будут ещё большие жертвы, чем в октябре этого года. Нужно собрать в кулак свою волю, копить силы, работать с народом, тем более что жизнь в этом – наш лучший помощник, руководитель и агитатор.
«Идеи тогда становятся материальной силой, когда они овладевают массами» так говорил Ульянов-Бланк, приступая к первому разрушению России. Нужно воспользоваться некоторыми его мыслями для своей пользы, чтобы суметь отстоять её при её втором разрушении теми же силами.
Не унывать! Пусть каждый внесёт свою посильную лепту в дело спасения Государства и Русской Нации, будем работать и ждать, пока количество перейдёт в качество и настанет день торжества справедливости!

МЫ РУССКИЕ — С НАМИ БОГ!

23 декабря 1993 года

–