Подготовила М. В. Аникина
Из выпуска «Сборник, изданный обществом любителей духовного просвещения, по случаю празднования столетнего юбилея со дня рождения Филарета, митрополита Московского», — Москва, 1883 г.
1829 г. Мая 8. Богородского уезда прихода Параскевиевской при речке Березовке церкви бывший церковный староста крестьянин деревни Горбачихи Симон Ефимов принес жалобу Владыке, что священник того погоста Петр Иванов во св. четыредесятницу, при исповеди его, сделал первый вопрос „ты был церковным старостою. Я наслышан от людей, что у тебя есть церковных денег 700 рублей: отдай их мне”, и когда он сказал, что таких денег у меня нет, то не хотел выслушать его покаяния во грехах и выгнал, его вон из церкви, и он Ефимов остается без исповеди. Владыка того 8 мая написал: „Поручить благочинному: 1) Поступок священника тщательно расследовать и следствие представить ко мне; 2) Крестьянину Ефимову объявить, что он может до рассмотрения дела идти на исповедь и для приобщения святых Таин к другому священнику по удобности: 3) Священнику, которого он изберет, также объявить, чтобы не усомнился принять его”. Местный благочинный села Павлова Воскресенской церкви пpoтоиерей Дмитрий Иванов 1) сделал допрос священнику, который показал, что он Ефимова как должно по церковному чиноположению исповедал и христианскую исповедь кончил, по благодати, дару же и власти совесть его очистил и предложил ему пастырское увещание, и он Ефимов познал важность своего греха и дошел до того, что сам начал сомневаться в своем достоинстве к причащению св. Таин, и грех этот не есть требование с него 700 р., но трех совсем другой, — о чем он показал ему и в требнике. Ефимову от роду 60 лет. После того он священник спросил Ефимова по замечаниям прихожан об утаенных якобы им церковных деньгах, — на что Ефимов в смущении ничего не отвечал, и из церкви вышел, не слушав вечернего и утреннего правила ко св. причащению. 2) Крестьянин Ефимов доказывал, что священник его выгнал с исповеди за то, что отвергал, — будто бы у него есть церковные деньги: о чем он Ефимов, выходя из церкви, заявлял приходским диакону и дьячку, которые подтвердили заявление им Ефимова. На репорте благочинного с представлением сего Владыка Августа 20 написал резолюцию: „Благочинному велено было наследовать тщательно: а он следовать слишком не тщательно, когда и оправдания от ответчика не взял и о свидетелях его не спросил, священник же по словесному моему вопросу отвечал, что ближе может свидетельствовать пономарь, нежели спрошенные благочинным. По сему Консистории учинить следующее: 1) Павловскому благочинному за неисправное производство следствия сделать замечание с увещанием и наставлением на подобные случаи. 2) Следствие привести в порядок и полноту поручить Гуслицкому благочинному и представить». Крестьянин Ефимов от своего местожительства отлучался на долгое время, потому следствие начато уже в 1831 г. Этот благочинный 1) взял от священника Параскевиевского оправдание каких он 700 р. спрашивал с крестьянина Ефимова. Священник указывал на случаи взятых Ефимовым денег, принадлежащих церкви, но в приход не записанных, которых насчитал до 1179 рублей. Он священник, зная, что есть церковные деньги у него Ефимова, по окончании исповеди, о возвращении их в церковь его увещевал. В притворе церковном был пономарь, а не дьякон и дьячок. Пономарь сказал, что шума и брани между священником и Ефимовым во время исповеди он не слыхал, и Ефимов после исповеди прошел мимо его молча. Диакон и дьячок показали, что Ефимов говорил им на паперти — по совершении литургии: пономарь же тогда совсем в церкви не был, а находился в отлучке. Богородское Духовное Правление по сему мнением положило: священнику за неосмотрительность, что по совершении крестьянином Ефимовым исповеди, в тоже время по неосновательным слухам от других спрашивал его Ефимова о имеющихся якобы у него церковных деньгах неуместно и с настоятельностью убеждал его о возвращении тех денег в церковь не резонно, чем мог только привести его в смущение в такое время, когда в особенности долг его был подать ему всякое духовное утешение, — учинить выговор с подтверждением, чтобы он при исповеди с детьми духовными обращался благоразумнее и осмотрительнее, руководствуясь в том Духовным Регламентом в прибавлении 7 и 8, наставление о должности пресвитеров 101, и другими церковными правилами. Консистория в 1835 г. Мая 10 постановила: „Донос на священника крестьянином Симоном сделанный решительно ничем не доказан. Священник показывает, что по окончании исповеди спросил каявшегося, должен-ли он церкви? и убеждал, ежели должен, отдать взятое. Вопрос и убеждение сделаны втайне, с кротостью духа без всякого пристрастного намерения, ибо не видно в деле никаких признаков к предположению чего либо иного: следовательно это не было то полное обличение, которое ожесточает грешника и подвергает неразумного обличителя суду и наказанию. Священник побужден был к сему носившимся в народ слухом. Основателен слух, или не основателен, но на него должно быть обращено внимание священника: ибо слух относился ко греху святотатства, который тяготит душу. Покаяние же есть средство очищения. Следовательно вопрос и убеждения священника не были неуместны, как называет Правление Богородское, и не только не составлять вины священника, но показывать в нем благоразумного пастыря, который с отеческою заботливостью печется о очищении души кающегося. Из сего видно, что крестьянин сам себя удалил от причастия св. Таин и что дело не по вине священника возникло, но от ожесточения просителя, который спасительное о нем попечение отца духовного во зло употребил и изветом клеветы опорочил важность сана священнического и обнаружил пренебрежение к тайне покаяния. Почему учинить следующее: 1) Священника виновным не почитать и в послужной его список, по уважению его невинности, подсудимость по сему делу не вносить. 2) Крестьянина, как клеветника, по указу 1826 года июня 30, надлежало бы предать суду, но по духу христианского снисхождения оставить без преследования с тем впрочем, чтобы он испросил в церкви при народе у священника прощение. О чем отвестись в Богородский Земский Суд. 3) Избраниe духовника предоставить произволению просителя с тем, чтобы, если изберет стороннего, доставлял от него письменное сведение к приходскому своему священнику и приобщался бы в своей приходской церкви, — с чем и преосвященный Исидор викарий согласился. Владыка 31 Мая написал: 1) Из свидетелей или диакон с дьячком неправду говорить, или пономарь. Дьячок хотел уличить пономаря тем, будто его дома не было, а был у учителя пения, но учитель пения сию ссылку опроверг, и следственно подозрение в ложном показании обратил на дьякона и дьячка. 2) Но священника надобно судить от уст его. Въ допросе показал он, что исповедь кончил, потом долго продолжал пастырское увещание, наконец Ефимов познал важность своего греха, и тот грех, в котором священник его обличал, не есть требование 700 руб., но другой отличный по сущности и по обстоятельствам: что после всего спросил священник Ефимова о деньгах. Из сего показания видно, что священник нарушил тайну исповеди, открыв хотя не вид греха, но не менее важное обстоятельство, что грех был важный, ибо сие открытие уличает грешника и вредит доверию кающегося к священнослужителю. Поступок священника тем хуже, что сие открытие не нужно к делу. Да если бы он и почитал cие нужным: то не должен был говорить сие при следствии, а объяснить тайно и словесно архиерею, который также имеет право принять и обязан сохранить неприкосновенною тайну исповеди. 3) Из того-же пока- зашя виден беспорядок священника в том, что он кончил исповедь, а потом стал рассуждать о важности какого-то греха и спрашивать крестьянина о деньгах вместо того, чтобы о грехе рассуждать прежде разрешения, и о святотатстве спросить во время исповеди, и уже по окончании испытания совести кающегося, дать ему разрешение и окончить исповедь. 4) Крестьянина в клевете подозревать нет убедительных причин: ибо просьба его скромна: он даже не просил себе другого духовника, а просил быть приняту тем же духовником. Посему учинить следующее: 1) Священника за неправильные поступки при исповеди и за неточное сохранение тайны исповеди послать в монастырь, — именно в Берлюковскую пустынь, на три недели с священнослужением. 2) Но в укажение того, что он в поведении одобряется и к проповеданию христианского учения прилежен, не вносить сего наказания в его послужной список. 3) Прочее происходившее между им и крестьянином при исповеди, что по делу не могло быть объяснено, как происходившее без свидетелей, предать усмотрению Божию“. (Священник Петр Иванов Виноградов-Платонов за 1832 г. показан от рода 35 лет, из младших кандидатов Московской Духовной Академии, 1824 г. Декабря 8 инспектор Спасо-Андроньевского училища, с 1826 г. Сентября 20 священник, на настоящем месте с 9 Марта 1828 г., поведения очень хорошего и прилежен).
1843 г. Мая 29. Богородского уезда в Никитскую у речки Дроздны церковь, приходской деревни Савастьянова крестьянин Антон Михайлов и жена его Васса Трофимова 5 мая принесли образ трех святителей Московских Петра, Алексея и Ионы, и просили отслужить молебен. По отслужении молебна крестьянин Михайлов объявил, что икона найдена на воде, и жена его Трофимова получила от нее исцеление, от чего икона начинает прославляться чудотворною, и бывает в церкви стечение народа. Владыка 27 Мая предписал, „чтобы икона оставалась в церкви и не была ни куда выносима впредь до дальнейшего распоряжения, и чтобы еженедельно доносимо было о том, будут ли приходить к сей иконе для молебствия, и не произойдете ли чего требующего внимания начальства”. Местный священник доносил, что богомольцев в их церковь стекается довольное число, и были исцеления от болезней, а именно: двух бесноватых женщин, и одной от продолжительной лихорадки. При произведении о сем исследования, принесший икону в церковь крестьянин Михайлов показал, что 1) им обоим от рода по 55 лет, и в супружестве живут около 35 лет. 2) Икону святителей Петра, Алексея и Ионы крестьянин Михайлов взял у крестьянина соседней деревни Козлова, Михаила Трифонова, который поймал оную икону на воде речки Дроздны в полую воду сего года. Случай ко взятию иконы у крестьянина Трифонова был следующий: Вскоре после брака его, Антона Михайлова, — жена его Васса Трофимова сделалась одержима беснованием, и с того времени до сего года продолжались с нею припадки; а в сем 1843 году она во время припадков говорила, что придет Бог от Никитской церкви и хочет ее простить, и неоднократно видела во сне святителей Петра, Алексея и Иону, обещавших ей исцеление. Услышав об иконе святителей Петра, Алексея и Ионы у крестьянина Трифонова, говорил с своими домашними, не та ли самая икона святителей, которых жена видела во сне? И во время сих разговоров жена его приходила в сильное беснование; посему взяв икону, отнес ее в приходскую церковь, и отслужил молебен святителям. После чего жена совершенно избавилась от беснования. Долго дело о сем велось по гражданскому ведомству, и окончено уже в 1847 году со смертию принесших первоначально икону в церковь крестьянина Михайлова и жены его Трофимовой: а икона, к которой стекались посторонние богомольцы в то же лето, когда она оглашена была чудотворною, осталась в приходской церкви.
Из издания «Полное собрание резолюций Филарета, митрополита Московского», тт. 2.1, 3.1, 4
1787. Резолюция от 29 апреля 1827 года на допросе консистории священнику Параскевиевской, у речки Березовки церкви Богородского уезда Стефану Стефанову, который показал, что крестьянин Онисим Иванов за церковную землю, застроенную им постоялым двором, за 1824 год 50 рублей вносил церковному старосте Симону Ефимову, но тот их не принял, требуя 75 рублей, а затем эти деньги и поныне не получены; за 1825 и 1826 годы по 50 рублей, всего 100 рублей принял от Иванова священник по словесному приказанию благочинного и употребил на церковные потребы, не записал же эти деньги в приходную книгу потому, что староста требовал по 75 руб. в год: «За год, за который крестьянин Онисим Иванов не заплатил, взыскать с него по условию в церковь установленным порядком. А за два года сто рублей поелику получил с него священник и в приход не записал, то взыскать с него и внести в церковь, и в приход записать. Ибо хотя он и говорит, что употребил сии деньги на церковные потребы, но на какие именно не объяснил, и счета расходов не представил, и потому его отговорка уважена быть не может; на потребы церковные употреблять надлежало деньги из церкви, с запискою в расход. Если же священник и подлинно какую либо сумму употребил на что либо для церкви, потерю оной вменить ему пеню за беспорядки и упорство, в которых он замечается по сему делу».
4000. Резолюция от 13 ноября 1831 года на консисторском определении о непочитании виновными священника Петра Иванова и пономаря Ефима Иванова Параскевиевской у речки Березовки церкви, в самовольной порубке церковного леса за недоказательством, и об отсылке дьячка той же церкви Семенова за ложный донос в Берлюкову пустынь на месяц в черную работу с половинным от места доходом: «Дьячок оказался клеветником не только по показаниям свидетелей и по доводу священника из церковной приходно-расходной книги, но и по собственным словам. Ибо в доносе дьячок написал, что священник сделал большую порубку и большое количество напилил тесу: а в доказательство сам признал, что священник пилил из церковного леса тес для церкви, следовательно, злоупотребления тут нет. Напротив того, священник, объясняя причину доноса, обличил дьячка в вырублении леса более дозволенного количества стами двумя корней: и дьячок на сие обличение никакого возражения не сделал. Посему, вместо другого наказания за клевету и злоупотребление, для успокоения причта от ябедника, и для предупреждения, по возникшему несогласию новых ябед, удалить дьячка из прихода и дать ему месячный билет на приискание другого, а если не найдется, определить на какое можно будет».
4001. Резолюция от 17 ноября 1831 года на консисторском определении об оставлении в подозрении священника Параскевиевской церкви у речки Березовки, Петра Иванова в займе денег, а церковного старосты в выдаче денег, с обязанием их подпискою впредь удерживаться от подобных действий: «Священник говорит, что староста дал ему деньги в долг под имением церковных, и что священник сомневался, подлинно ли они церковные. Показание сие ведет не к подозрению, а к прямому обвинению. Что деньги церковные, то говорил староста, а что не церковные, на то никакого доказательства нет. Кто заведомо берет деньги краденые, тот осуждается с вором. Деньги церковные в руках частных, без позволения начальства, суть краденые. Из сего видно, как виноват священник. Поступая достойно своего звания, он должен был сказать старосте, что не может взять в долг церковных денег, что это запрещено: и таким бы образом подал бы старосте направление и пример уважать церковную собственность. Далее священник показал, что сомневался, церковные ли деньги. Если бы церковные деньги были все сполна в церкви за печатью причта: то не было места сомнению сему. А если священник имел причину сомневаться, нет ли церковных денег у старосты, то начальство должно не только сомневаться, но решительно заключить, что церковные деньги хранились не с законною точностью. Заключение сие подтверждается делом. Внук старосты и староста берут церковные деньги по частям и несут в дом священника; отдают ему сперва 450 рублей, а когда он сказал, что мало, дают еще 250 рублей. Очевидно, что деньги были в руках одного старосты и неохранены законно со стороны причта. Посему учинить следующее: 1) священнику за означенные беспорядки сделать выговор и только из снисхождения к тому, что доселе он оказывал себя старательным о церкви, выговора сего не вносить в послужной список. 2) прочему причту и старосте подтвердить, чтобы в хранении церковных денег соблюдаем был законный порядок с точностию.
9256. Резолюция от 16 января 1840 г. на прошение священника Параскевиевской у речки Березовки церкви Богородского уезда Петра Иванова, о дозволении ему, для перестройки и распространения его ветхого дома, вырубить до 120 корней из церковного леса, которого при церкви по специальному плану значится около 100 десятин и неизвестно кем много похищается: «Консистория: 1) рассмотреть и нужное дозволить с утверждением преосвященного; 2) обратить внимание на расхищение церковного леса, о котором священник говорит так беспечно, как будто и ему прилично только истреблять лес, а не оберегать».